Крыстин Земский - Партитура преступления

В его семейной жизни, с тех пор как Эва перешла из редакции ежемесячного журнала в газету, что-то стало портиться. До этого у нее всегда было время и для него, и для дома. Потом темп работы ускорился, новые знакомые и новые дела совершенно ее поглотили. «Лишь только теперь я поняла, что живу, — неизменно отвечала она на упреки мужа. — Я словно вырвалась из склада рухляди и попала во дворец».

Может быть, и он был частью этого склада рухляди? Он боялся задать этот вопрос, боялся ответа. «Ты можешь говорить только о своем Центре, словно больше ничего на свете не существует, — сказала она как-то. — Или о войне. Но ведь все это уже давно прошло. К счастью. Нельзя жить только воспоминаниями. Ведь жизнь так прекрасна. Каждый день приносит что-то новое, новые знакомства, новые дела. Мне иногда кажется, что для тебя время остановилось двадцать пять лет назад...»

Может, в самом деле время для него остановилось? Правда, он любил вспоминать те времена, когда он воевал на Западном фронте в 1-й танковой дивизии генерала Мачека. Ему было хорошо в обществе таких же, как он, ветеранов, зато среди коллег и знакомых жены он чувствовал себя не в своей тарелке. Его не интересовали ни политические сплетни, ни местные сенсации. С трудом он выдерживал в разговорах постоянное перескакивание с темы на тему, легкость суждений. Он чувствовал, что не вписывается в окружение Эвы. И потому старался избегать его, отдаляясь тем самым и от жены, которая почти не расставалась со своей компанией.

Свободные одинокие вечера он охотнее всего проводил у друзей — у Станиша, у Янковских. Янковских его жена тоже не любила. «Они какие-то старомодные», — пожимала Эва плечами, когда он предлагал пойти к ним. «Неужели Янковские в самом деле старомодны?» — размышлял он потом. Янковский, воевавший с ним в дивизии Мачека, после возвращения в Польшу на накопленные деньги купил машину и стал работать таксистом. Им он оставался и по сей день. «Стоит ли занимать чиновничье место, — говорил он, — я и тут неплохо зарабатываю и полностью независим». Жена Янковского, ставшая связной во время Варшавского восстания, была вывезена немцами в концлагерь, а посла освобождения из лагеря оказалась в Италии. Там они познакомились, сыграли свадьбу и вместе вернулись в Варшаву. Кристина Янковская уже в Польше окончила Академию изящных искусств и много лет работала реставратором картин старых мастеров. Свободное время оба охотнее всего проводили дома, который был всегда открыт для старых друзей. Янковские любили, когда Станиш с Гонтарским вспоминали события военных лет. «Прошлое невозможно забыть, — утверждала Кристина. — И хорошо, что все именно так. Глубже чувствуешь смысл повседневной жизни, смысл работы. Лучше понимаешь людей». Януш не разделял жажды Эвы заводить новые знакомства. «А может быть, она права? Может быть, это делает жизнь более полной, а я в своем Центре лишь существую?! Но Центр — это очень серьезное дело, — быстро отвечал он сам себе, — мы ищем новые технические решения, повышаем обороноспособность страны, наш труд нужен для укрепления Польши, мы ставим барьер на пути врага...»

Стук карандаша о стол прервал его размышления.

— Поэтому следует напрячь силы, — донесся до него голос докладчика, — улучшить... мобилизовать людей...

Гонтарский взглянул на часы — заседание шло уже три часа. Он окинул взглядом зал. Докладчиков, кроме них самих и стенографистки, никто не слушал. Одни, позевывая, что-то чертили в своих блокнотах, другие, поглощенные беседой друг с другом, ни на кого не обращали внимания. Шепот лишь на минуту притих, но потом в зале снова зашумели. Несколько человек спокойно читали газеты. Кое-кто потихоньку выскользнул в коридор. Оттуда доносился шум разговоров, прерываемый раскатами смеха.

— Не нервничай. В три наверняка кончат, — коснулся его локтем директор Ясинский.

— Но у меня в половине первого деловая встреча! — Гонтарский беспокойно заерзал на стуле.

Собеседник пожал плечами.

— В крайнем случае, опоздаешь. Подожди. Ведь не горит. Работа — не волк...

Гонтарский поморщился. Он любил свою работу и не выносил такой аргументации. Ему было жаль времени, потраченного на бесплодную болтовню, повторение всем известных прописных истин. Не умел он и вести так ценимые некоторыми гладкие разговоры. Может быть, именно поэтому, несмотря на все его способности, у него часто бывали неприятности с начальством. Руководство его не любило. «Ты не умеешь ладить с людьми, — объясняла ему жена. — Если бы ты был более терпимым, отношения между вами были бы иные».