Эрик Амблер - Путешествие внутрь страха

Грэхем понимал, что надежды пережить следующий час у него нет, если только не представится совсем неожиданная возможность спастись. Сперва машина остановится. Потом его выведут и застрелят — аккуратно, со знанием дела, словно по приговору полевого суда. В висках стучала кровь, дыхание участилось, воздуха не хватало. Грэхем попытался вдыхать медленно и глубоко; мышцы отказывались слушаться. Он продолжал прилагать усилия, зная, что если сейчас поддастся страху, если даст волю чувствам — погибнет наверняка. Нельзя бояться. Смерть — это не так ужасно. Одно мгновение, и кончено. Рано или поздно умирать все равно придется, а пуля в затылок лучше, чем месяцы болезни в старости. Дожить до сорока — не так уж плохо. Сейчас многие молодые юноши в Европе о подобном и не мечтают. Вычесть из обычного срока жизни лет тридцать — неужели это катастрофа? Жизнь, в конце концов, не столь уж и приятна. По сути, она — путешествие из колыбели в могилу, которое стараешься совершить с наибольшим удобством: удовлетворяя нужды тела, замедляя по мере сил его распад… Чего так за нее держаться? Чего, в самом деле? И все-таки держишься…

Под пиджаком в грудь упирался револьвер. Что, если его вздумают обыскать? Хотя нет, не станут. Они уже отобрали один пистолет у него, другой — у мистера Куветли и вряд ли заподозрят, что существует третий. В машине — пятеро; по крайней мере у четверых есть оружие. В револьвере — шесть патронов. Вероятно, Грэхему удастся сделать два выстрела, прежде чем его прикончат. Если подождать, пока Банат отвлечется — возможно, три или даже четыре. Раз уж умирать — надо продать свою жизнь подороже.

Грэхем выудил из кармана сигарету, потом сунул руку в пиджак, словно разыскивая спички, и снял скобу предохранителя. На мгновение ему захотелось достать револьвер прямо здесь и сейчас, понадеяться на удачу, на то, что водитель вильнет и Банат с первого выстрела промахнется. Но Банат держал пистолет ровно; кроме того, всегда оставалась надежда, что нечто непредвиденное создаст более удобный случай. Например, водитель не впишется в поворот, и произойдет авария.

Но машина продолжала ровно катить по дороге. Окна были наглухо закрыты, и воздух начал пропитываться ароматом розового масла. Смуглокожего клонило в сон; он раз или два зевнул, потом, чтобы чем-нибудь себя занять, достал увесистый немецкий пистолет, осмотрел и заменил магазин. На секунду тупые заплывшие глаза смуглокожего остановились на Грэхеме; потом он снова отвернулся — равнодушно, как пассажир поезда, напротив которого сидит незнакомец.

Они ехали уже минут двадцать пять. Автомобиль миновал небольшую разбросанную деревню, в центре которой возвышались единственное занюханного вида кафе с заправочной станцией и два-три магазина, и стал подниматься в гору. Грэхем смутно заметил, что поля и фермы по бокам дороги уступили место зарослям деревьев и невозделанным склонам. Очевидно, его везли на холмы к северу от Генуи и к западу от железнодорожного пути над Понтедечимо. Внезапно машина свернула влево, на узкую проселочную дорогу, пробиравшуюся между деревьями, и стала на низкой передаче подниматься по склону поросшего лесом холма.

Мёллер сбоку пошевелился. Грэхем резко повернулся и встретился с немцем глазами; к голове прилила кровь.

Мёллер кивнул:

— Да, мистер Грэхем. Дальше вы не поедете.

— А как же… гостиница? — произнес Грэхем запинаясь.

Бледно-голубые глаза не моргнули.

— Боюсь, мистер Грэхем, вы чересчур наивны. А может, считаете наивным меня? — Мёллер пожал плечами: — Впрочем, не важно. Но у меня есть к вам просьба. Поскольку вы и так уже послужили для меня причиной столь многих трудностей, неудобств и издержек — когда мы остановимся и вам предложат выйти, выйдите, пожалуйста. Не споря и не сопротивляясь. Даже если вы не хотите сохранить в такую минуту достоинство — подумайте, пожалуйста, о сиденьях в машине.

Он резко отвернулся и кивнул смуглокожему. Тот постучал сзади себя по окну. Машина резко остановилась. Смуглокожий привстал и взялся за защелку ближайшей двери. Мёллер в это время что-то сказал Банату; Банат ухмыльнулся.

В ту же секунду Грэхем начал действовать. Время блефовать прошло; его собирались убить и уже не заботились, знает он об этом или нет. Их волновало одно — чтобы его кровь не испачкала обивку сидений. Собранность, которую он изо всех сил поддерживал, пока в теле не начала дрожать каждая жилка, внезапно исчезла; Грэхема охватила слепая ярость. Сам не успев понять, что делает, он вытащил револьвер Матиса и выпалил прямо в лицо Банату.