Джон Гарднер - Операция «Ледокол»

И лишь когда его самолет DC9-50 примерно в 12:30 дня стал заходить на посадку в хельсинкском аэропорту «Вантаа», Бонд вспомнил о Поле Вакер. Мысль о ней росла и крепла, разумеется, далеко не без помощи заново пришедшего к нему чувства здоровья и хорошей физической формы, и к тому времени когда шасси самолета коснулись посадочной полосы, его первоначальные планы совершенно изменились. Время его возвращения в Лондон оговорено не было и ему в любом случае полагался отпуск. Даже если М и приказал ему вернуться, как только он сможет выбраться из Финляндии, никто его пару дней и не хватится.

Из аэропорта Бонд взял такси в «Интер-Континенталь» и снял там номер.

Как только портье принес в комнату его чемодан, Бонд рухнул на кровать и позвонил Поле. Шесть-тридцать у нее. Он улыбнулся в предвкушении встречи.

Бонду и в голову не могло придти, что его незатейливый шаг — звонок старой подружке и предложение вместе поужинать — в корне изменит его жизнь на ближайшие несколько недель.

Приняв горячий душ и побрившись, Бонд аккуратно оделся. Как приятно было вновь облачиться в один из серых габардиновых костюмов отменного покроя и монотонную синюю рубашку от Коулс, к которым так подходил один из его любимых трикотажных галстуков от Жакс Фат. Он знал, что даже в середине зимы, в отелях и солидных ресторанах города Хельсинки принято, чтобы мужчины надевали галстуки. Автоматический пистолет «Хеклер и Кох» П-7, заменив более тяжеловесную модель ВП-70, уютно покоился под мышкой его левой руки, в кобуре с пружиной, а чтобы не замерзнуть от дикого холода, пришлось надеть утепленный танкер фирмы «Кромби Бритиш Уорм». В нем Бонд походил на военного, в особенности из-за меховой шапки, однако, как показывал опыт, в скандинавских странах лучше одеваться во что-нибудь подобное.

Спустившись в вестибюль, Бонд сел в такси, и машина не спеша покатилась по проспекту Маннергейма в южном направлении.

Тротуары главных улиц были тщательно вычищены от снега, а деревья склонялись под его тяжестью. Некоторые, словно на Рождество, были увешаны целыми гирляндами длинных сосулек, а около Национального музея, воткнувшего в небо свою острую башню, одно дерево даже походило на скрюченного монаха в белой мантии, сжимавшего в костлявой руке блестящий кинжал.

За деревьями, в морозной дымке промелькнули величавые, залитые светом купола Успенского Собора. Глядя на это грандиозное творение, Бонд сразу понял, почему киношники использовали для съемок Хельсинки, когда им были нужны виды улиц Москвы.

На самом деле эти два города похожи друг на друга, как пустыня на джунгли: современные здания финской столицы, которые спроектированы и построены со вкусом и изяществом, не могут даже сравниться с натыканными по всей Москве уродливыми безликими коробками. И только в старых уголках обоих городов возникает таинственное, чем-то жутковатое ощущение их схожести. Там, на маленьких улочках, в маленьких сквериках, где здания навалились одно на другое, их резные фасады напоминают еще ту Москву, которая была в старые добрые, а порой и недобрые времена царей, царевичей и неравноправия. Зато теперь, думал Бонд, у них было просто: Политбюро, комиссары, КГБ и… неравноправие.

Пола жила в многоквартирном доме с окнами, выходившими на парк Эспланаде, в юго-восточном конце проспекта Маннергейма. Эту часть города Бонд раньше никогда не посещал и, приехав сюда, был неожиданно приятно удивлен. Сам парк простилался между домами длинной полосой. Было заметно, что летом он превращается в настоящий райский уголок, полный деревьев, тропинок и каменных садиков. Сейчас же, в середине зимы, парк Эспланаде взял на себя другую оригинальную функцию: художники разных возрастов и способностей превратили его в настоящую галерею снежных скульптур на открытом воздухе.

Запорошенные вчерашним снегом, с любовью созданные еще в начале зимы, из сугробов торчали всевозможные снежные фигуры. Некоторые — абстрактные образы, а иногда настолько изящные работы, что трудно было представить их слепленными из снега, а не вырезанными из дерева или с огромным терпением выточенными из металла. В одних бросалась в глаза угловатая агрессия, а в других — тут же рядом — успокаивающая плавность линий. Животные — будь они слеплены с натуры или только в абстрактных формах — пялились друг на друга, а то и скалили пасти на спешащих мимо ссутулившихся от холода и тяжести своих шуб прохожих.