Пьер Нор - Двойное преступление на линии Мажино

— Да, — произнес Веннар, мгновенно став очень серьезным, — полковник сказал мне, с какой быстротой и основательностью вы построили обвинение, которое собираетесь предъявить. Если вы позволите, я буду наблюдать за вашими действиями и как свидетель, и для собственного опыта.

Подозрительный Финуа внимательно посмотрел на собеседника. Нет, решительно Веннар не шутил. Атмосфера несколько разрядилась. Еще сердито, но уже смягчившись, комиссар пробурчал:

— В паузах вы можете прочесть снятые вчера показания. Это введет вас в курс дела.

Офицеры четвертой роты и персонал центральных постов, вызванные накануне, молчали и нервно ожидали в ротонде. Как и накануне, дознаватели расположились в кабинете Брюшо, которого сразу же вызвали. Он был серьезен, озабочен, но держался гораздо спокойнее, тверже и был намного уравновешеннее, чем сразу после случившейся трагедии.

Сценарий, составленный Финуа и подправленный следователем, стал раскручиваться. Следователь и взял на себя самую сложную и деликатную задачу — начать. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы с первых же слов взять сочтенный необходимым жесткий тон:

— Господин капитан, каковы были отношения между мадам Брюшо и майором д'Эспинаком?

Брюшо так и подпрыгнул. От удивления он в какой-то момент оставался стоять с открытым ртом и выпученными глазами. Но когда он заговорил, его голос не дрогнул, не повысился:

— На что вы намекаете? Их отношения были превосходными, очень дружескими и доверительными. Какую роль может во всем этом играть моя жена?

— Всю или никакую, господин капитан. Итак, вы как муж никогда ни в чем не могли упрекнуть ни того, ни другого?

Брюшо непроизвольно сделал шаг к судье, занес руку. Полицейские и полковник поспешили встать между ними. Но капитан уже снова овладел собой. Он сел, обхватив руками голову. Потрясенный Эстев почувствовал, что неспособен продолжать в том же духе.

— Поверьте, я более чем кто-либо другой сожалею о роли, которая выпала мне. И хотя нет слов, чтобы выразить, чего мне стоило сообщить об инциденте на вечере — ведь я присутствовал там как частное лицо, — я не могу не признать, что был свидетелем вашей ревности и гнева, вызванных поведением мадам Брюшо и майора. Видите, господин каштан, это бесспорный факт.

Брюшо вздрогнул, выпрямился, но не сказал ни слова.

Веннар оторвал взгляд от протокола, который быстро пробегал глазами, и посмотрел прямо в лицо человека, даже и не пытавшегося спасти свою шкуру. На секунду он встретился с его печальным, спокойным, прямым взглядом. «Если уж этот говорит неправду, — подумал он, — то я опять превратился в доверчивого, простодушного юнца, а это было бы странно». И он потихоньку вышел.

Тем временем в допрос вмешался потерявший терпение и выведенный из себя вилянием следователя Финуа; он начал говорить спокойно, но под этим спокойствием скрывалась еле сдерживаем страсть, которая в конце концов вырвалась наружу:

— Да, вы ревновали, месье, и ужасно — с момента прибытия майора д'Эспинака. Он был красив, молод, богат, увенчан славой; у него был престиж звания, что так впечатляюще действует на германский ум. Он тотчас заинтересовался мадам Брюшо. с которой вы жили отнюдь не в полном согласии. Это началось с прогулок верхом, насколько мне теперь известно, продолжилось уединенными беседами на ваших вечеринках в лагере. Вечером, вернувшись домой, вы в отчаянии хватались за голову, вы страдали, вы спрашивали себя: «Где они могут быть сейчас?» Чувство собственной вины, боязнь застать их мучили вас. Вас томила неизвестность. Конечно, у вас были семейные ссоры, и следствие установит это. Но вам не удавалось узнать точно — и это было самое худшее. Ах, капитан, как я вас понимаю и сочувствую вам, тут никто не может остаться равнодушным…

Он говорил долго, но безуспешно. Он подстерегал на лице Брюшо ту усталость, когда человек соглашается на все, или вспышку гнева, которая разрешилась бы признаниями. Но на нем читал он лишь удивление, показавшееся ему наигранным, и что-то похожее на презрение, а еще он уловил тень едва сдерживаемой улыбки, что окончательно вывело его из себя.

— Да-да, признайте же это. Взрыв произошел во время вечера у майора, когда под воздействием выпитого вы потеряли контроль над собой, потому что, как говорится, «истина в вине». Вы были самим собой в тот вечер…

Дело принимало плохой оборот. Единственной реакцией, которую не предвидел Финуа, была такая вот апатия, молчание обычно вспыльчивого Брюшо. Сколько ни продолжай, из него ничего не вытянуть. Комиссар стал нервничать. Его голос повысился, он сознательно стал преувеличивать, чтобы вызвать хоть какой-то протест: