Иван Дорба: Под опущенным забралом

— Пройдемте еще немного. — Нежно взяла его под руку, но тут же остановилась, оглянулась: — Вам нельзя! Прощайте и берегите себя! — И скоро ее легкая, стройная фигурка уже удалялась в проулок.

— До свидания! — бросил ей вслед Хованский, а про себя прошептал: «Прощай!»

С щемящим чувством безнадежности он медленно зашагал в сторону Калемегдана, уселся на свою любимую скамью, где когда-то в ожидании встречи с Абросимовичем любовался раскинувшейся равниной, пурпуром догорающей зари и ее отблесками на широкой глади вод Савы и Дуная, железными громадами мостов и думал о том, что грядут новые времена, приходят иные, молодые люди и предстоят трудные дела. «Ах, как много недоверия и страха. Латавра милая, чуткая, сердечная женщина, но и она с излишним недоверием смотрит на завербованных мною людей: «Держите их в руках!», «Припугните! Нечего с ними цацкаться!» Не таковы ведь были принципы Дзержинского! Как она не понимает, что нельзя так с ними! Чегодов и другие — это не «агенты», а мои друзья, хорошие люди. Чегодов честен, надежней каменного моста! И вот чем-то не угодил…»

Накануне отъезда Чегодова в Румынию Хованский много раз беседовал с ним. Олегу предстояло организовать в Кишиневе выпуск антисоветской литературы и переправку ее через границу в СССР, а также руководить радиопередачами на советских граждан. Одновременно по заданию Хованского Олег должен был связаться с советским разведчиком и выполнять его задания. Жора Черемисов рассказывал о проводах группы Околова, в которой был и Чегодов, о келейной встрече в ресторане на Дунайском вокзале, на котором присутствовало все исполбюро НТСНП; о речи Георгиевского, призывающего наводить идеологические мосты с Россией; крокодиловых слезах Байдалакова при посадке в вагон… Столько было работы с Олегом, и на тебе! — неужели все пропало?…

Теперь, после многих лет, наведен дипломатический мост СССР — Югославия. Наведен под нажимом левых сил, широких народных масс, вопреки королевскому двору, нашим врагам. А их немало! Фашисты задумали вовлечь Балканы в свою орбиту. Создают «пятые колонны», вербуют агентов среди политических деятелей, военных, развертывают широкую пропагандистскую и подрывную работу. Намечается заключение Пакта трех держав, «оси» Япония — Германия — Италия. И опять — не разрушили бы фашисты наш мост с Югославией…

«Беречь каждого, кто сможет помочь нам на нашем тайном фронте. А Чегодова не уберегли! Пожалуй, виноват в этом и я. Где Олег сейчас? Что с ним произошло?…»

Алексей Хованский задумчиво глядел на темные воды Дуная.

Большой черный мохнатый тарантул полз прямо на него. Движения тарантула были медленными и неуверенными. Эти твари с детства вызывали в Олеге гадливость. Чегодов взял веточку и хотел отбросить паука в сторону и вдруг заметил, что тело вибрирует, словно по нему прокатываются черные волны, а приглядевшись, содрогнулся: маленькие черные паучки деловито сновали вокруг матери-паучихи, впивались в нее клешнями. Паучиха проползла еще десяток-другой сантиметров, обессиленно остановилась и сникла.

Олег вскочил с зеленой, освещенной ярким солнцем полянки и… проснулся.

Было темно. Вагон чуть потряхивало на стыках рельсов, пахло пылью и угольной гарью, рядом похрапывал Околов. Паровоз заметно сбавлял скорость. По стенам купе поплыли световые полосы. Фонари, точно какие стражи, заглядывали в окно и, казалось, спрашивали: «Не едут ли тут шпионы?»

Олегу вспомнились проводы: бегающие глаза и фальшивая улыбка Георгиевского, виновато понуренная голова председателя Белградского отделения НТСНП Давнича, наглый взгляд начальника охраны исполбюро Радзевича и сияющее лицо Байдалакова: «С богом, Олег Дмитриевич! До встречи у кремлевских стен! Исполбюро надеется, что вы возглавите Кишиневское отделение НТСНП.

Там наш ударный центр, туда мы скоро переправим типографию «Льдина» и мощную радиостанцию. Не забывайте: конспирация, конспирация! После первой же радиопередачи в Кишиневе появятся большевистские агенты, чтобы выявить радиостанцию. Сразу посыплются ноты, правительственные заявления… Вы окажетесь между светом и тьмой, на пороге жизни и смерти. Одна ошибка, и крах. Понимаете? Законы жизни примитивны, как пинок ногой, как окрик жандарма: «Стой! А ну иди сюда!»». Олегу вспомнилось детство, ласковый голос матери, небо на закате, зеленый лес, ржаное поле, цветущий луг…