Владимир Шитов - Один на льдине

Тут, в городе нехристей, на бурлящем его базаре было полно жуликов и воров, попрошаек и побирушек, погорельцев с обожженными оглоблями и культяпых калек, которые покидали на субботу — воскресенье вагоны пригородных поездов. Иногда кое-кто из них обретал навсегда утраченные конечности, засосав склянку горилки и схватив кого-то из шпаков за грудки, кричал ему о мешках пролитой на фронте крови.

Подобного рода метаморфозы производили на ребенка неизгладимое впечатление. Наверное, тогда семена пестрого и бурного мира влетали в замкнутое сознание ребенка через широко распахнутые глаза. И неведомые миру растения пускали в нем свои корни.

Тут за пятачок вам погадает морская свинка или, по вашему желанию, попугай, или же старая цыганка вся в монистах восседающая на алой бархатной подушечке. Все гадали всем — все хотели знать то, что ожидает их в туманном будущем…

Для ясности и правильного понимания дальнейшего хода моего повествования, скажу о том, что в городе почти не было коммунистов. И у меня в детстве было о них такое представление: коммунист — это хороший дом с "железной" крышей. Очевидно, потому, что на наших улицах были так называемые уличные комитеты — уличкомы, а ответственного за их работу человека, назначенного управой, тоже называли Уличкомом. У него, коммуниста, был добротный дом под железом. Этот человек, как бы, надзирал за порядком на улице, следил за внешним видом дворов, за тем, чтобы все вовремя исправно платили государству за свет, за радио. А с приходом демократа Хрущева — и налог за каждую гуску, за свинку, за каждое фруктовое деревце. Уличком ходил по дворам должников вместе с участковым Кислицей или с финагентом, или с электромонтером, олицетворял собой советскую власть, коммунистов. По его прямому указанию монтер часто отрубал у нас в хате свет: отрежет на столбе провода по самую репицу, а провода смотает в круг и бросит во двор.

И вот делают они очередной обход улицы, а во всех наших бедных хатах паника и мама смотрит в окно.

— Коля, бачишь коммуниста?

— Бачу, мамо

— Колы пидростэш — спалы його хату!

Может быть, и скорее всего, она так мечтательно шутила. Но я воспринимал это, как материнский наказ, а ближе и дороже мамы у меня никого не было. Теперь я понимаю, что мещанам Конотопа — и маме в том числе — по большей части было все равно: фашисты ли, коммунисты ли, демократы ли, как теперь, у власти…Все они приходят на готовенькое. [3] Вот показательная история одного, лучшего из конотопских зданий, которому за двести лет. Серо-зеленого камня дом в готическом исполнении. Администрации каких только властей не пережил он со времен сургучных печатей и до времен штемпельной краски! Вокруг него разбит городской парк бывший имени Кирова (Кострикова) и брусчатая площадь, по которой приятно, наверное, маршировать военным. И все властолюбцы выбирали для штаб-квартиры именно этот исторический дом. Теперь в нем — мэрия, при царе была — жандармерия, при советах — горисполком, при немцах — гестапо: комм, комм. Нынче все чиновники выстроили себе личные замки. Нет чтобы построить себе новое здание — отдай чужое и готовенькое! Говорят, что теперь его выкрасили в белый цвет, под Белый Дом закосили. Наш брат мошенник — чистое дитя в сравнении с ними. Мы-то сполна платим. Я лично хлебнул каторги. Они мошенничают под сенью законов. Вот кто настоящие воры при законе. Так меняются декорации и актеры, а суть вселенского театра — не меняется. Тут вспомнишь и Пушкина, и Шекспира — гениальных лирических философов.(Автор) Была бы шея — хомут найдется. Был бы сук — петлю приладим.

Так и пилили товарищи коммунисты под собою сук.

Ведь известно: сытый голодного не разумеет. И наоборот.

Кислица — это фамилия участкового, который был грозой всего Конотопа. Естественно, участковый — коммунист. У него тоже был шикарный дом под металлической кровлей. А у большинства народа — камышит да солома, рубероид или тес. Крыша терпит пять — десять лет — и меняй. Многие из них война порушила, а восстановить не на что — латка на латке. И по крыше можно было судить об уровне благосостояния домовладельца без боязни ошибиться.

Сам Кислица был дерзок, хамоват, спесив оттого, наверное, что мнил себя местным богом, думая, однако, что на безбожье сам богом станешь, что свято место пусто не бывает. А еще и по причине полной вседозволенности и безнаказанности. Он ловил подвыпивших после смены рабочих, ходил изымать самогонные аппараты и штрафовал! Штрафовал нищету безжалостно. При царе он был бы городовым или околоточным. Прихвостень, одним словом.