Артур Рикка - Тропинки к паучьим гнездам

В тот же день вечером я стоял, онемевший, приблизительно там же, где состоялся наш с Витей дневной разговор, и молча смотрел, как раскладывают на расстеленном на земле брезенте обезображенные части тел Вити, Сергея Ивановича и пилота. Тело нейрохирурга еще не было найдено, хотя и велись очень интенсивные поиски. Вертолет разбился над каким-то ущельем. Причиной стал то ли сильный порыв ветра, снесший вертолет на скалы, то ли что-то иное. Но ужасный смысл произошедшего от этого измениться не мог. Вместо Вити на том брезенте должен был лежать я, если бы слепой случай за десять минут до фатального полета не предопределил мою судьбу. Из-за прихоти какого-то полуграмотного царька, которому вдруг взбрело пожаловаться на разболевшуюся голову, и из-за идиотизма командования, пожелавшего подольститься к правительству Анголы – иначе ничем не объяснить срочность вылета – у Вити осталась вдовой беременная жена и сиротой – сын. Об остальных пассажирах вертолета я не говорю – их я знал только в лицо.

На следующий день в госпиталь приехала специальная поисковая группа из Союза, и каково было мое удивление, когда в руководителе группы я узнал Костю Лебедя. Костя возмужал, заматерел. В нем чувствовалась та особая спокойная уверенность, которая отличала опытных офицеров специальных войск от обычных армейских служак. Подойдя ко мне, он, слегка улыбнувшись, подал мне руку, и мы поздоровались. Судя по всему, в отличие от меня Костя знал, кого он здесь встретит. Так что особых чувств на его лице я не прочел.

– Капитан Константин Лебедь, – полушутя представился он с особым ударением на слове «капитан».

Я решил поддержать предложенный тон разговора:

– Капитан Степан Карташов, – ответил я. – Пройдем внутрь, капитан, поговорим.

Я решил не менять тона разговора, хотя меня начала раздражать манера поведения Кости.

– Да брось дуться, Степа. – Костя хлопнул меня по плечу, как только мы вошли и закрыли дверь. Он словно понял, что со мной происходит. – При всех просто как-то неудобно было … Что ты нос повесил? Да и столько лет прошло…

– Тоже мне, актер Большого Театра. – добродушно пробурчал я. – Садись, придется сегодня организовать поисковую группу. Ты-то с какими указаниями здесь насчет поисков?

– Да, просто. Поискать. Посмотреть… ну, найти кое-что, – как-то неопределенно ответил Костя.

– Ладно, – я достал фляжку. – Давай по пятьдесят на дорогу, за встречу. А там – вперед.

Залпом выпив водку, мы принялись к организации поисков.

Только на пятый день мы смогли обнаружить тело нейрохирурга. Его то ли выбросило взрывом из кабины вертолета, то ли он сам в последний момент успел выброситься. Труп невозможно было бы опознать, если бы не форма и документы. Он был объеден животными, и из распоротого живота свисали полусъеденные кишки.

Прочесывая очередной квадрат на вертолете, мы заметили над одним местом скопление грифов. Благодаря этому и нашли тело. Когда подошли, то были почти оглушены жужжанием огромных зеленых мух. За большим камнем, где по описаниям должны были находиться останки, мы вспугнули двух гиен, которые недовольно покряхтывая, отбежали на безопасное для себя расстояние. Запах разложения был настолько сильным, что одного из нас вытошнило тут же. Вид у трупа был страшный: выклеванные глазницы, выеденные щеки… словом, как ни кощунственно это звучит – тем троим повезло больше.

Что произошло на самом деле с вертолетом, я так и не узнал. Но пока одна часть приехавшей группы во главе со мной искала тело пропавшего нейрохирурга, вторая часть группы во главе с Костей обследовала то, что осталось от машины, и, забрав с собой какие-то детали с вертолета, уехала обратно.

С Костей нам так и не удалось посидеть по-дружески. Странная это была встреча – каждый из нас, чего-то уже добившийся в жизни и карьере, как будто пытался сохранить свои тайны, боясь, что невольно выдаст их при более тесном общении. Только в конце, когда группа уже отъезжала, выпив еще по пятьдесят на посошок, Костя обронил:

– Ты уж извини, брат. Хотелось бы посидеть с тобой, выпить, вспомнить прошлое. Да сам понимаешь – служба, – Он как-то неопределенно помотал головой, – … Служба…

И он вышел к машине. Я смотрел ему вслед, и какое-то чувство – то ли сожаления, то ли жалости к своему прошлому и к этому человеку – грызло меня. Наконец машина отъехала, и я, махнув ей вслед рукой, зашел к себе, налил водки и выпил, произнеся грустно: «Ну! … Будем» …