Николай Шпанов - Лед и фраки. Записка Анке

— и как могущественное звездное знамя вашей страны, — он сделал жест в сторону американцев.

— Ну, в этом–то я сомневаюсь, — скептически заметил Билькинс. — Господа советяне или советисты, я не знаю, как их нужно назвать, не обладают таким характером, чтобы согласиться с доводами разума, не подкрепленными пушками наших дредноутов…

В разговор вмешался молчавший до того молодой американец:

— И вы знаете, что самое замечательное (я довольно много интересовался вопросами советизмуса или, вернее, большевизмуса) — у русских коммунистов есть все основания считать свое право на эти земли почти незыблемым. Ведь подумайте сами, для того, чтобы любое из наших государств могло отстаивать свои нарушенные права, оно все же должно суметь хотя бы через посредство прессы так осветить вопрос перед обществом, чтобы создать ясную картину своей правоты. Иначе мы не получим ни одного добровольца для операций против большевиков. А попробуйте–ка объяснить кому–нибудь, почему именно этот кусок обледеневшей земли является столь необходимым для развития нашей промышленности или сельского хозяйства, чтобы стоило ухлопать несколько миллионов долларов на его отвоевывание у большевиков, или стоило бы заплатить за него жизнью нескольких десятков оборванцев, поступивших в армию или на военный корабль. Боюсь, что такая задача окажется не под силу даже нашим королям пера.

— Вы единственный, сэр, кого я считаю в этом вопросе правым, — серьезно сказал Хансен, — но я должен еще прибавить, что, по–моему, если бы возник серьезный конфликт из–за этой земли, то большевики не дали бы себе труда направить сюда хотя бы одного солдата. И все–таки именно они оказались бы победителями над всеми вооруженными силами и боевыми судами, высланными для занятия этой территории… Но, в общем, это дела не меняет. В данный момент я не хотел бы иметь никаких конфликтов с местными жителями, хотя они, вероятно, не считают себя подданными какой бы то ни было из держав. С ними нужно держать себя как с народом совершенно самостоятельным. Я предоставляю вам заниматься любыми научными работами в пределах, допускаемых нашим устным соглашением с Маньцей, но не больше. Что касается меня, то я свои работы уже окончил.

Хансен сделал приветственный жест и ушел по направлению к своему лагерю. Группа разбилась. Ученые разбрелись по туземному поселку. Большинство из них занимались детальным исследованием всего, что могло пролить свет на появление людей на этом отрезанном от всего мира клочке земли. При этом американцев особенно интересовал вопрос, почему именно самоеды оказались на этом острове в то время, как по их расчетам, если уж здесь появились люди, они должны были бы быть эскимосами. Между тем не только люди, но даже ездовые собаки их стояли очень далеко от лучше всего известных американцам лабрадорских и гренландских типов. Собаки очень сильно напоминали сибирских лаек. Как удалось выяснить, каменный уголь для постройки жилищ туземцы стали применять сравнителыно недавно — лишь с тех пор, как на острове каким–то таинственным образом появился Великий. Со времени появления этого же самого Великого туземцы научились использовать уголь как топливо. До того они пользовались для поддержания огня исключительно жиром морских животных. Кстати заметить, что, по словам туземцев, только за последние годы они стали испытывать некоторое ослабление морского промысла. До того полярные животные всех видов в изобилии приходили к Земле Недоступности. Ухудшение промысла совпадает по времени с резким изменением в климатическом режиме острова. Климат в долине, занятой поселком, сделался более суровым. Основное направление ветров изменилось. Сильно уменьшилось количество мышей–пеструшек вблизи поселка. Водившийся ранее в изобилии песец стал попадаться значительно реже.

При небольшой осведомленности туземцев о характере местности, лежащей в направлении, где приземлился «Граф Цеппелин», ученые не могли получить сколько–нибудь точных данных о местности, расположенной к северу от поселка. По словам жителей, в том направлении они бывали очень редко. Только на охоте. Там расположено много льда. Гладкая поверхность высокого ледяного плато изрезана глубокими и широкими пропастями. Края этих пропастей так круты и гладки, что ни один человек не может в них спуститься и через них перейти.

Один немецкий профессор записал со слов старика, еще более седого и более трясущегося, чем сам Маньца, сказку. Сказка не была старой, но детали ее почему–то исчезли. Образы стали тусклыми. Как на стершейся монете. Сказка была такова: