Николай Шпанов - Лед и фраки. Записка Анке

— Тогда я хочу сам, — сказал он на ходу.

Повернулся от постели, держа в вытянутой руке большой маузер.

Все, как один, присели под черным очком дула.

Прошло почти две недели с тех пор, как Воронов прибыл со своей командой в поселок.

Много искусства потребовалось на то, чтобы сговориться с туземцами. Пришлось даже дважды отправлять санные караваны к ледоколу, чтобы доставить к становищу кое–какие запасы, вроде сахара и муки. Окончательному укреплению авторитета Воронова послужило то, что он подарил населению несколько винтовок. Отобрав лучших охотников, он научил их стрелять.

Зато команда «Большевика», поголовно создавшая в эти дни в становище настоящий агитпроп, в результате качала своего старого капитана. Даже Маньца, сам старый Маньца согласился называть себя не иначе, как «председатель островного совета».

— Собственно говоря, — сказал при этом Михайло, — место это по справедливости должно бы было быть предоставлено Илье Вылке, как он на этом острову первый советский представитель.

Воронов засмеялся:

— Я не думаю, что эта старая ворона будет ему хорошим заместителем, но надеюсь, что здешняя молодежь довольно быстро войдет во вкус настоящей жизни без Ну- мов и Аа и покажет старой песочнице кузькину мать.

Много хлопот доставили переговоры о дальнейшей судьбе развенчанного Великого. Наконец, было решено, что он отправится вместе с командой советского ледокола на большую Южную землю. К удивлению, сам Великий отнесся к этому известию почти безразлично. Он вообще проявлял в последние дни почти полное равнодушие к тому, что делалось вокруг него. Он весь ушел в перечитывание того, что было им написано за время пребывания на острове. Однако он ревниво охранял рукописи от взоров посто-

ронних. В последний момент, когда Воронов и Хансен решили уж было, что при отправке больного им удастся захватить тетради, Великий совершено неожиданно сжег их без остатка на жаровне в своем доме. К этой жаровне он так до последнего момента никому и не позволил притронуться. Только старый Маньца, приходя в домик, выгребал шлак и подбрасывал свежий уголь.

В день сожжения документов, когда в горницу вошли Воронов и Хансен, Великий сидел, развалясь, в высоком кресле и небрежно помешивал железным прутом в огне. Он радостно обернулся к вошедшим:

— А вы знаете, господа, я ведь знаю, кто я.

Хансен даже вскрикнул от неожиданности.

Великий задумчиво посмотрел на огонь.

— Я Николай Васильевич Гоголь, — медленно произнес он. Худым костистым пальцем он указал на огонь. — И вон там сгорела моя душа… Моя мертвая душа.

Он уронил на грудь седую копну головы.

Гости молча стояли у двери.

Великий поднялся:

— Теперь я могу итти с вами на… Как вы сказали, куда я должен идти?

— На ледокольное судно «Большевик».

— Да, на «Большевик».

Великий обернулся к двери:

— Ваньца!

Мальчик вбежал в горницу с руками, полными кристаллов исландского шпата. Великий ласково поманил его к себе:

— Брось это, мой мальчик.

— Но в них играет все солнце. Вот, смотри, пойдем на улицу. В каждом камешке помещается целое солнце.

Великий мягко засмеялся:

— Ну хорошо, возьми эти камни… Только не бери угля. Не надо угля.

— Хорошо. А куда мы поедем?

— Мы поедем с тобой на… — он вопросительно взглянул на Воронова.

Тот снова подсказал:

— На «Большевик».

Великий кивнул головой и медленно пошел к дверям. Он ни разу не обернулся. Мальчик весело побежал следом.

Так они пустились вслед много раньше отправленным к берегу американцам.

Через четверо суток собаки с визгом и лаем бросились к кромке берегового припая, к стремглав несущимся им навстречу от судна мохнатым псам.

Пока на берегу шли последние сборы, Воронов набрасывал подробное радиодонесение.

Оленных, стоя в стороне, внимательно следил за капитаном.

Воронов, кончив, подозвал матроса:

— А ну, товарищ, дуй–ка на судно, сдай вот это радисту. Пусть сейчас же сбросит на берег.

— Есть, товарищ командир.

Матрос повернулся было идти, но его остановил подошедший Федор.

— Господин капитан, позвольте мне отправить это радио самому, — просительно обратился он к. Воронову.

— Совершенно не к чему, — пожал плечами капитан, — у нас есть свои радисты.

На разговор подошел Князев:

— Товарищ командир, — сказал он, кладя волосатую руку на плечо Оленных, — я так располагаю, што это ему надоть предоставить. Мы его октябрин–то так и не успели справить, а ведь он–то и есть наш самоглавнейший пособник. Пущай распишется под первой советской радией.