Ростислав Самбук - Ювелир с улицы Капуцинов

Мор явился к Доре в полдень. Петро опередил его и успел развесить картины так, чтобы на них падал рассеянный свет. Роберт сразу оценил это. Он отступил на несколько шагов и долго стоял перед картинами.

— Матейко есть Матейко! — произнес он, наконец, и присел на стул перед картиной. — Я люблю его ранние произведения. Когда-то в Кракове я побывал в музее Матейко — и, скажу вам, такого баталиста поискать надо. Не холодный летописец, а исполненный страсти художник; невольно кажется, что он сам был участником запечатленных им событий. А этот этюд принадлежит к позднему периоду. Очень характерный для Матейко того времени. Бывают же такие метаморфозы — зрелый мастер уступает юноше. И все же, — вздохнул, — Матейко остается Матейко!..

— А мне больше нравится пейзаж, — вмешалась Лотта. — Посмотрите, сколько в нем воздуха и простора!

— Прекрасный пейзаж, — согласился Мор. — Я слышал о Васильковском, но вижу его картину впервые. Ее мог написать человек, знающий и любящий степь. Глядите… — вскочил он вдруг со стула и сделал шаг в сторону. — Если отсюда посмотреть, то видно, как марево повисло над степью. Зной, все притихло, и только жаворонок купается в вышине… Красота неповторимая… Где вы достали это чудо, Шпехт?

— У одного краковского спекулянта — монополиста по сбыту картин. Это лучшее, что он мог предложить.

— Я ездил в Краков еще перед войной. Хотел посмотреть на Вавель и знаменитый скульптурный алтарь Ствоша в Мариацком костеле. Между прочим, — обратился вдруг к Петру, — где вы живете в Кракове?

— Вблизи Вавеля, на улице Мицкевича, — без запинки ответил Петро. Он неплохо изучил Краков — прожил гам неделю перед поездкой в Берлин.

— Прекрасный район. Много зелени, эти величественные башни крепости…

— В Кракове я никак не могу отрешиться от мысли, что попал в средневековье. Закрою глаза — и вижу рыцарей верхом на конях, яркие знамена… Прекрасный город! — Петру снова показалось, что Мор смотрит на него внимательным насмешливым взгля­дом. Впрочем, может быть, это всего лишь плод воображения, результат обостренной настороженности.

Роберт решил отметить приобретение новых картин и пригласил всех в ресторан.

— Только, — предупредил, — мне хотелось бы пригласить еще одного человека. Вы его знаете — штурмбаннфюрер Амрен. Он немного потворствует мне, а такое заслуживает поощрения.

— Это тот, который был с вами в Бреслау? — удивилась Лотта. — Он ведь типичный солдафон!

Петро не мог упустить случая встретиться со штурмбаннфюрером!

— Но ведь это нужно Мору, — сказал. — Да и я не прочь встретиться с Амреном.

— Пожалуйста, — легко согласилась Лотта, — мне все равно.

В ярко освещенном зале ресторана играла музыка, пели безголосые, но глубоко декольтированные девицы. За большинством столиков сидели военные; певицы им нравились, и они громко аплодировали. Много пили и громко разговаривали, смеялись и танцевали, спорили и хвастались своими подвигами.

Петро сел так, чтобы рядом осталось свободное место для Амрена. Тот вскоре появился, блистая новым мундиром.

— Вы сегодня сверкаете, как новая монета, господин штурмбаннфюрер, — подал ему руку Петро.

— Обер… — поправил Амрен.

— Что — обер? — не понял Роберт.

— Оберштурмбаннфюрер, — не мог скрыть счастливой улыбки Амрен. — Вчера получен приказ.

— Поздравляю!

Петро начал разливать коньяк.

— Выпьем за успех еще одного оберштурмбаннфюрера! — провозгласил Роберт.

Слова “еще одного” звучали явно иронически, но Амрен, купавшийся в лучах славы, ничего не за­мечал. Он снисходительно похлопал Петра по спине, спросил о его успехах и, не дожидаясь ответа, почтительно наклонился к Доре — с падчерицей группенфюрера Лауэра следует быть особенно любезным.

— За что вам присвоили такое высокое звание? — спросила девушка; глаза у нее лукаво блеснули.

— За службу, — не моргнув глазом, ответил Ам­рен. — Конечно, за добросовестную службу.

— Когда же вы успели так отличиться? Может быть, подвиг?..

— А почему бы и нет?..

— Ах, как интересно! Расскажите, пожалуйста!

— Нельзя, это тайна.

— Подвиг не может быть тайной! — с пафосом провозгласила Дора, незаметно подмигнув осталь­ным. — Он должен стать примером для всех!

Амрен налил себе коньяку.

— Порою подвиг внешне не отличишь от обыденных, будничных дел, — начал он, — но если посмотреть глубже, то именно эти будничные дела и являются основой, так сказать, корнем подвига… так сказать… — Запутавшись, Амрен потянулся за коньяком и залпом выпил его.