Андрей Молчанов - Взорвать Манхэттен

– И с нашей экономикой в целом, помимо того.

– Где, замечу, тридцать процентов граждан США заняты не в производстве, а в обслуге. Она опасно раздута и становится маргинальной. Всех потянуло на быстрые доходы. Поэтому производство и инвестиции каждодневно смещаются за рубеж.

– Но это объективно, там другие экологические нормы и хорошие цены на рабочую силу.

– Так, но это только усугубляет эфемерность нашей экономики и порождает лживых манипуляторов успокоительными цифрами. К тому же нам надо учесть фактор европейской валюты, она становится куда более весомой, поскольку ее философия – из старых традиций… А с учетом новых систем европейского энергосбыта из России, мы теряем концепцию снабжения третьих стран из арабского мира и наши затраты по контролю за ней… Все это ударит по доллару. К тому же нельзя забывать об угрозе появления третьей валюты, азиатской. Если это будет юань, его обеспечение несомненно привяжется к реальному производству, и он будет весьма привлекателен.

– Ресурсное и стратегическое объединение Европы – не только угроза доллару… Это повсеместное ослабление всех наших позиций.

– А вам не кажется, что слишком много сил и средств мы отвлекаем на внешний мир? Не стоит ли нам уделить больше внимания собственной территории? В конце концов, общеконтинентальной…

– Это хороший предвыборный лозунг. Но и не более того. Торможение внешних процессов чревато созданием для нас будущих непреодолимых препятствий. Вот там-то, извне, нам необходимо ежечасно подогревать наши виртуальные иллюзии процветания. И если те, кто вкладывает в данный сектор средства, начнут их оттуда выводить, грянет коллапс. И ни с какой «великой депрессией» он несравним, если учитывать нашу доминирующую роль в планетарном масштабе.

– Нам нужен прорыв. Иначе мы потеряем страну.

– Я не вижу возможности резкого прорыва в экономике. К тому же он – не панацея от всех нацеленных на нас копий… Здесь нужен неожиданный политический элемент.

– Предтеча значимых положительных перемен – это война…

– В том или ином смысле?

– Естественно. Агрессия уместна лишь как ответ на угрозу. И если создавать угрозу, примитивных конструкций следует избежать. Проект должен быть парадоксален, но убедителен.

– Я думаю, это далеко не праздная мысль.

Привал устроили в небольшой лощине, повалились, ощущая гуд в ногах, на сырую травку и некоторое время не произносили ни слова. Заодно напряженно прислушивались: не скрипнет ли ветка, не идет ли за нами враг?

– Шашлычка бы сейчас, – произнес я, сглотнув голодную слюну.

– С винцом кисленьким, – поддакнул мне Рогальчук, отвинчивая крышку с походной фляги.

– По пути есть одно село, – лениво доложил один из соратников. – И овчарня там имеется. Под вечер можно наведаться. Стены из гнилых досок, акцию проведем молниеносно…

– А потом с бараном в часть попремся? – спросил я. – Или на поводке его поведем?

– Ша! – вскакивая на ноги, проронил командир, видимо, что-то услышавший. – К бою!

И в считанные секунды мы рванули на уже примеченные, поросшие кустарничком и молодым папоротником позиции по краям лощинки, превратившейся в окоп. Вжавшись в землю, замерли, вслушиваясь в лесную тишину, и едва я подумал, что тревога была ложной, окружающее пространство внезапно словно бы сузилось, сжатое грохотом и пламенем первых яростных взрывов.

Противник ударил по нам с ходу всей боевой мощью, и по плотному свисту пуль, выстилающих над нами свинцовую смертоносную сеть, по настырному уханью гранат, гвоздящих сырую почву, я понял, что мы капитально и цепко окружены бандой с сотней стволов.

Мы слепо лупили из автоматов по зарослям, оглохнув от разрывов начиненных тротилом болванок и упруго поющего свинца. В его уходящем в никуда вое словно чувствовалась досада промаха и неутоленность своего губительного предназначения.

Пороховая гарь въедалась в потные, оцепенелые от напряжения лица, приторно било в ноздри запашком оружейного масла и горячей стали.

И вдруг наступила тишина. Прострекотал одиноко и хлопотливо, как швейная машинка, вражеский пулемет и – замолк, словно захлебнулся.

Я наобум повел ствол в сторону этого стрекота, нажал спуск и расслышал лишь беспомощный щелчок бойка. Патроны в последнем магазине кончились. Я потянулся к кобуре пистолета, хотя прекрасно понимал смехотворность данного оружия в этаком боевом раскладе, однако внезапно уяснил, что левая моя рука странно задеревенела. А затем почувствовал противную тяжелую влагу, напитавшую рукав.