— Гаузнера!.. Господин комиссар, Сен-Жермен де Прэ сообщает, что де Тур заказала такси, чтобы ехать на вокзал. На Северный вокзал.
Гаузнер долго молчит, спрашивает:
— Когда?
— Я не уточнял. Связаться с ними?
— Нет. Ваше дело сидеть и слушать!
Мейснер опускает трубку на вилку и тут же поднимает ее — звонок, но это не Гаузнер и не Рейнике: оберштурмфюрер Нельте, дежурный по штабу и единственный приятель Мейснера.
— Да,— говорит Мейснер разочарованно.
— Ты один? Слушай, Отто, не повторяй вслух то, что я скажу. Потрясающая новость! Несколько минут назад прилетел Шелленберг. Мне позвонили с аэродрома и затребовали охрану для него. Цени мою дружбу, Отто, и держи глаза открытыми!
— Спасибо,— говорит Мейснер с чувством и машинально оправляет мундир.
Старая сплетня о распрях Шелленберга и Рейнике приходит ему на ум, и лейтенант неожиданно для самого себя подмигивает изумленному Родэ. «Боже, будь милостив и дай мне случай!» — думает взволнованный Мейснер.
27. Март, 1944. Париж, Булонский лес — отель« Лютеция».
Гороскоп предвещал беду, и она, кажется, стряслась. Рейнике, закрывшись на ключ, тяжело, с усилием обдумывает разговор. Шелленберг пробыл в Булонском лесу не дольше получаса и сразу же уехал в «Лютецию», приказав чинам штаба прибыть туда же в 15.15.
Рейнике ощупывает небритые щеки и помазком взбивает мыльную пену в фаянсовой мисочке. На мисочке — бордюр из цветов и готическая надпись: «Не спеши — порежешься!» Как в берлинском трамвае: «Не дергай дверь — сломает руку». Пустые, запоздалые предостережения, бросающиеся в глаза тогда, когда поздно что-либо поправить.
Скоро ничего не будет — ни особняка в Булонском лесу с коринфским ордером на колоннах, ни фаянсовой мисочки с бордюром — в новом месте больше пригодится металлическая. Надо купить перед отъездом, и хорошо бы достать дюжину шелкового белья.
С намыленной щекой Ройнике идет к телефону.
— Дежурный? Здесь Рейнике. В четырнадцать сорок пять подадите к подъезду машину. И вызовите мотоциклистов для охраны.
Все будет торжественно — похороны по первому разряду, с эскортом и проникновенными речами. Но как же так — почему не вступился Кальтенбруннер? Эрнст но бросает друзей в беде, и власти у него достаточно, чтобы отстоять своих где угодно, включая канцелярию рейхсфюрера СС. Частное письмо Эрнста, переданное Шелленбергом, ничего не объясняет: светские слова и пожелание беззаботно отдохнуть перед работой на новом поприще.
Бритва, тихо шипя, снимает пену и волоски. Рейнике сильными движениями пальцев разминает лицо, словно пытается вылепить другое, веселое.
Вылив в ладонь одеколон из квадратного флакона, Рейнике массирует щеки, сушит их ломкой от крахмала салфеткой. Снизу, от подъезда, доносятся слова команды — дежурный вывел солдат на развод; сапоги так согласованно и дружно стучат по асфальту, что вспоминаются нюрнбергские парады: Рейнике маршировал тогда впереди своего «бана» — молодой, легконогий, с аксельбантами у правого плеча.
Сколько воды утекло с тех пор!..
«Я должен улыбаться,— думает Рейнике.— Шелленберг не заслужил удовольствия видеть меня растерянным или мрачным. Да и он ли виноват?»
Утром разговор не занял и получаса, отмеренного Шелленбергом на визит.
— Кто меня спихнул? —в лоб спросил Рейнике, прочитав письмо Кальтенбруннера и вложив его в конверт.
— Это называется перемещением,— поправил Шелленберг.
— Здесь нет третьего!
— И все равно — перемещение. В генерал-губернаторстве сейчас, как никогда, нужна сильная рука и ваша непреклонная воля. Рейнике.
— О, я так и понял! Польша... Только не добавляйте, пожалуйста, что варшавянки милы.
— Для галантных бесед у меня нет времени,— отстраненно сказал Шелленберг.— Мы не на балу в Версале, и вы не моя дама... Чего вы, собственно, ждали, Рейнике? Оваций? Два года целый штаб возится с резидентурой Леграна, заверяет РСХА и самого фюрера, что вот-вот разгромит ее — не на этой неделе, так на следующей, и после этого вы думаете, что я привезу вам Рыцарский крест?
— А если я попрошу именно неделю?
— У вас ее нет и не будет.
— Но пять адресов и Луи Андрэ — разве не перспективы?
— Как посмотреть...
В Рейнике заговорило упрямство.
— Бригаденфюрер! Я боюсь, что угадаю, назвав сейчас настоящую причину. Вы получили абвер и оказались в роли человека, унаследовавшего тигра. Вермахт не очень-то любит СС — так? Вот вы и стараетесь задобрить своего зверя, суете ему меня. На, миленький, жри, хрусти косточками, только служи мне и не скаль клыки. Не потому ли вы покрыли Бергера?
Читать дальше