Евгений Иванов - Судьба ликвидатора [СИ]

«Как же, держи карман шире, — с грустной иронией размышлял он, — найдут они мне новую работу или отпустят на все четыре стороны. Если я стал им не нужен, то без сожаления спишут меня, как отработанный материал, особенно теперь, когда на Западе возобновили следствие по делу об убийстве Бандеры. Кому нужен списанный ликвидатор, который сам по себе и без того не безопасный свидетель». Сташинский прекрасно понимал, что, исполнив смертный приговор сначала Ребету, а затем Бандере, автоматически подписал его и себе. «Что делать? Что делать? — молча твердил он, пытаясь найти выход из тупика. — Может быть, стоит послушать Инге и сбежать в ФРГ? — стал перебирать варианты Богдан. — Можно, но как долго мы сможем оставаться там в безопасности? Наверняка, найдется другой ликвидатор, который устранит меня так же, как и я своих жертв. Оставаться в Москве и ждать неизвестно чего? Глупо. Итог и без того ясен, в один из дней меня наверняка собьет на улице машина, которую никто никогда не найдет, да и вряд ли будет искать. Бросить Инге и вернуться к своей работе на условиях, которые выдвинет руководство? Тоже маловероятно. После всех перипетий со скандальной женитьбой и проверок они не поверят мне. Замкнутый круг какой-то получается».

Он встал со скамейки и, машинально отряхнув рукой брюки, поплелся, куда глаза глядят. Совсем скоро ноги привели его к «Яме», так назвали эту пивную москвичи-старожилы. На удивление, очередь там оказалась совсем небольшой, и Богдан, взяв чекушку водки и два бокала пива, наполовину заполненных пеной, отошел к столику возле окна. Сделав два глубоких глотка, он облегченно вздохнул.

— Завтра поговорю с Георгием Аксентьевичем, — решил для себя Богдан. — Как он скажет, так пусть и будет. Посчитает нужным ликвидировать — значит, так тому и быть, оставят на службе — значит еще поживу.

Допив второй бокал, он закурил папиросу и вышел на улицу. Через час он вошел в квартиру, открыв дверь своим ключом.

Инге вышла ему навстречу и, потянувшись к нему всем телом, чтобы поцеловать, вдруг сразу отпрянула назад.

— Тебе противопоказано жить в Москве. — Помахав ладонью возле носа, произнесла она. — Ты очень быстро превращаешься в русского.

— А я и есть русский. — Огрызнулся Сташинский. — Мне в Германии надоело быть немцем. Я могу хоть здесь почувствовать себя тем, кем есть на самом деле?

— Да-а, — протянула Инге, — А кто в Германии меня учил хорошим манерам, читал стихи Гейне и Шиллера? Возил в Дрезденскую галерею? Или все это была только игра? Тогда кем ты был, немцем или русским? И даже, находясь в России, русским ты себя никогда не называл, а гордился тем, что украинец. Откуда тебе это двуличие?

— Все это было в прошлой жизни, забудь. — Буркнул в ответ Богдан и поднес указательный палец к губам. — Дорогая, давай лучше пойдем, прогуляемся, доктора рекомендовали тебе больше бывать на воздухе.

Инге по виду мужа поняла, что он не настолько пьян, как хочет казаться и, вспомнив о подслушивающих устройствах в квартире, стала молча собираться на улицу.

Не глядя на Богдана, она следом за ним спустилась по лестнице и лишь, когда они оказались во дворе, произнесла:

— Богдан, я так больше не могу. Мне надоело жить, как на сцене, зная, что каждый наш разговор становится достоянием гласности. Мне надоела это неопределенность, надоела эта страна, я устала жить в страхе и хочу домой. С меня хватит, я сыта вашим социализмом и вашими шпионскими играми.

— Инге, я должен тебе сказать одну очень неприятную новость. — Сташинский взял ладони женщины и поднес их к своим губам. — Тебе разрешили выехать рожать в Германию, но мне запретили выезд за границу на семь лет.

— Что-о? — не поверила своим ушам Инге. — Ты хочешь сказать, что мы должны расстаться?

— Ну что ты, дорогая, нас никто не заставляет разводиться. — Попытался улыбнуться Богдан, но улыбка оказалась больше похожа на гримасу боли. — Просто ты должна смириться с тем, где я работаю и после рождения ребенка вернуться в Советский Союз.

— Нет, Богдан, если я отсюда вырвусь, — категорично отрезала Инге, — Я сюда больше никогда не вернусь, поэтому ты делай свой выбор: или наша семья или твоя работа.

Богдан тяжело вздохнул и отпустил ее руки.

— Я что-нибудь придумаю. — Он обнял жену за плечи и они, не торопясь, пошли через двор к оживленной улице, освещенной яркими фонарями. Сташинский полностью отдавал себе отчет в том, что ничего он уже не сможет придумать самостоятельно, настроение у него испортилось окончательно и не только от этого. В сложившейся ситуации Инге единолично сделала свой выбор и совсем не в его пользу.