— Ну все, сука, отмучился, — процедил конвоир.
Именно эти слова придали сил. В ногах появилась упругость, расправились плечи. Он равнодушно взирал на конвойных, на невесть откуда взявшегося следователя Хавина — тот громко зевал и перекатывал во рту тлеющую папиросу.
Шелестов шел самостоятельно, сворачивал, куда приказывали, спускался по лестнице. Здешние подвалы были глубокие, в несколько ярусов. Кружилась голова, он хватался за стену, но спускался. Конвоиры дышали в затылок.
Очертился каменный коридор, в нем сновали люди. Было душно, накурено, ощущались странные запахи. Серые лица сотрудников НКГБ, пустые глаза — такое ощущение, что они годами не выходили из подвалов, только здесь протекала их служба и личная жизнь. Его вели по коридору — навалилась тяжесть, он с трудом переставлял ноги.
— На месте, — скомандовал охранник, Шелестов застыл посреди коридора.
Его толкнули в сторону — там была ниша, жесткая скамья, пара стульев, на которые никто не предложил присесть. «Зал ожидания», — проползла равнодушная мысль. Сотрудники висели над душой, один исподлобья разглядывал жертву, другой отводил глаза. У каждого на ремне кобура с «наганом».
Ждать пришлось недолго. Послышались шаги. По коридору брел сутулый мужчина. Он постоянно сглатывал, губы его дрожали. Слезы блестели в запавших глазах. Арестанта сопровождал офицер. Рука его потянулась к расстегнутой кобуре…
Взгляды заключенных пересеклись. Мужчина шмыгнул носом. Его лицо было смутно знакомо. Встречаться не приходилось, но где-то они виделись — возможно, на митинге или групповом фото в газете. Товарищ из ВЦСПС или из наркомата труда…
Процессия ушла по коридору, потерялась в сумраке. Освещение в дальней части подвала было неважным. Прогремел выстрел, глухо упало тело. Кто-то завозился, скрипнула железная дверь.
— Пошел, — кивнул подбородком Хавин. — Приятно было познакомиться. Хоть не валандаться с тобой…
— Не припомню, чтобы меня судили… — выдавил Максим.
— Решение «тройки», — скупо отозвался Хавин. — Вас слишком много, антисоветских мразей, никакие суды не справятся, даже если будут круглосуточно штамповать приговоры. Вперед! — Хавин ядовито оскалился.
— Покурить хоть дайте.
— Иди уж. Людей задерживаешь. На том свете покуришь.
Он пошел вперед, подволакивая ноги. Стены расплывались, поблескивали мутноватые лампы накаливания. Не было ни горя, ни отчаяния — только ожидание облегчения и досада непонимания. Суды не справляются, это факт. Им в помощь возникли «тройки НКВД» — по репрессированию антисоветских элементов. В каждой области и крае — своя «тройка»: начальник управления НКВД, секретарь обкома и прокурор. Но даже о внесудебном решении должны известить, а не ставить перед фактом в последний момент. И отменили, если помнится, эти «тройки» — слишком много злоупотреблений выявили. Или заново ввели, пока он по тюрьмам скитается? А как же видимость соблюдения законности?..
Тишина звенела в ушах, усиливался неприятный запах. За спиной поскрипывали сапоги палача расстрельной команды. Отчетливый спиртной душок — без горячительного в их работе никак… Звук взводимого курка — почему так быстро?
Он уткнулся в стену — она возникла внезапно, будто вынырнула из тумана. Тупик, справа железная дверь, мутная лампа. Он, как слепой, обшаривал стену. В одном месте было что-то накорябано — проступала надпись. Даже смешно — и когда только успевают? «Здесь был Петя» или что другое? Он застыл, дыхание перехватило. Стал поворачивать голову.
— Не оборачиваться! — бросил палач.
Тишина звенела, рвала барабанные перепонки. Не вся жизнь пронеслась перед глазами, но он увидел отца, чей образ с годами потускнел, — седой, в добротном костюме, сшитом на заказ. Мама призналась пару лет назад, что дед по линии отца был обедневшим потомственным дворянином, служил офицером в царской армии. Отец порвал с семьей, жил отдельно, имел революционные взгляды, посещал нелегальный марксистский кружок. Прошел мировую войну в звании подпоручика, получил Георгиевский крест 4-й степени, а после Гражданской войны устроился на работу в ведомство Чичерина — Литвинова. Дворянское происхождение отца удалось утаить — можно представить, как обрадовались бы органы… Он видел мать, сильно сдавшую за последние годы, — она ходила с палочкой по квартире, постоянно виновато улыбалась. Увидел жену — красавицу Риту, ощутил на губах ее последний поцелуй перед тем, как отправиться в роддом. Он тогда суетился, вызвал шофера с «эмкой», кричал, чтобы вез осторожно, но быстро, и не дай бог женщине станет плохо в дороге! Сам поехать не мог — срочное совещание в управлении…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу