Артуро Перес-Реверте - Саботаж

Пройдя площадь Басконии, бармен сразу же свернул направо. Улица была узкая, и густая темнота копилась здесь на каждом углу. Тогда Фалько расстегнул плащ для большей свободы движений, прибавил шагу и бесшумно, потому что ступал сначала на пятку, а потом на носок, догнал Бласа.

– Добрый вечер.

От неожиданности тот вздрогнул и отпрянул. В скудном лунном свете, проникавшем меж козырьками крыш, стал виден разинутый рот, побелевшее лицо. Фалько левой рукой достал зажигалку, щелкнул ею, обозначив в красноватом пламени улыбку, которая сделала бы честь акуле.

– Это я – тот, кто не встает, когда каудильо выступает по радио.

– Не понимаю, о чем вы.

Фалько убрал зажигалку.

– Я так и предполагал, – сказал он.

И правой рукой ударил Бласа по лицу. Не слишком сильно, но точно и отчетливо – скорее оплеуха, чем затрещина. И цель ее была не столько причинить боль, сколько вызвать у бармена ярость, спровоцировать его. На поясе у Фалько висел пистолет в кобуре, но он и не думал пускать его в ход. Незачем убивать в темноте ошеломленного и безоружного человека. Незачем, хотя, может, и стоило бы. Но в конце концов, это же не по работе, а для развлечения.

– Вы с ума сошли? – вскрикнул бармен. – В чем дело?

Фалько ударил снова и на этот раз сильнее. Бармен был ниже ростом, но широк в плечах, с крепкими руками. Фалько обратил на них внимание, глядя, как за стойкой тот вертит и встряхивает никелированный шейкер. Надо было вывести его из равновесия, разозлить всерьез, чтобы уравнять шансы.

– Что вам нужно от меня?

Голос его подрагивал, но откуда-то изнутри уже явно поднимались пузырьки вскипающей ярости. Фалько снова ударил – на этот раз кулаком, не очень сильно, но болезненно. Бармен засопел, придя наконец в бешенство, и бросился на обидчика.

– Ах ты сука!

Полезно бывает время от времени подраться, подумал Фалько. Полирует кровь. Потом он перестал думать, действуя автоматически, отдавшись во власть рефлексов, приобретенных тренировкой и практикой. Доверившись затейливой хореографии боевой схватки. Исполняя таинственный первобытный ритуал, где чередовались удары и паузы, инстинктивный поиск уязвимых точек и упорство в стремлении поразить их, не столько слыша, сколько ощущая собственное дыхание, от которого закладывало уши, и сдавленное покряхтывание противника – такое близкое и по-звериному свирепое. Бармен, не в силах согласовать агрессивный напор и защиту, наносил удары наобум, вслепую, а получал – точно в цель. На самом деле все было очень просто: противник Фалько, охваченный яростью, казавшейся естественной и потому важной, колебался между стремлением сломить врага и неспособностью воспринять насилие как законную и немаловажную сторону жизни. Это свойственно подавляющему большинству двуногих тварей. Ничем тебе не помогут ни широкие плечи, ни крепкие руки, если на деле ты оказываешься ягненком, а не волком.

Фалько отступил на два шага, сделал неестественно глубокий вдох и завершил этот раунд ударом ноги в пах, так что бармен, скорчившись от боли, отлетел к стене, а потом повалился наземь. Фалько присел над поверженным противником на корточки. С интересом естествоиспытателя он слушал, как тот хрипловато постанывает, силясь перевести дыхание. Потом похлопал его по щекам и почувствовал на ладони теплую кровь. Бармен, вероятно, при падении разбил себе нос.

– У меня жена… Дети… – доносился сбивчивый лепет. – Прошу вас… У меня трое детей…

Фалько, не поднимаясь, понимающе кивнул. У каждого из нас есть тыл, подумал он. То, что делает нас уязвимыми или позорит. Внезапно он впал в изнеможение. Заныли кулаки, предплечья, грудь. Навалилась нежданная глубокая усталость.

– Да, – сказал он.

И сел на землю рядом, привалившись спиной к стене. Покуда сердце выравнивало ритм и кровь все тише стучала в правый висок, он с наслаждением втянул влажный свежий воздух ночи. Потом поднял голову и взглянул на слабое свечение над коньками крыш. И, не глядя на часы, определил время.

– Да… – повторил он негромко.

Распахнул плащ, расстегнул пиджак, достал из кармана портсигар и вытащил две сигареты. Одну сунул в рот бармену. Потом щелкнул зажигалкой.

– А знаешь, что самое скверное, товарищ? От твоих коктейлей блевать тянет.

«Если ты испанец – говори по-испански», возвещал красно-желтый плакат в вестибюле.

Единственная примета дурновкусия, отметил Фалько. В остальном Морской клуб Сан-Себастьяна с честью носил свое изысканное имя. Он был отделан по последней дизайнерской моде – пустые поверхности, квадратные столы, плетеные стулья со стальными причудливо изогнутыми ножками. За баром лестница вела в особый салон, отделенный от общего зала раздвижной панелью из матового стекла. Когда Фалько вошел, официанты как раз убрали со стола, оставив на скатерти чашки кофе, стаканы, сифон, вазу со льдом, бутылку виски «Уайт Лейбл» и две пепельницы с клубной эмблемой. Перед адмиралом лежал его старый кожаный портфель, неизменно внушавший Фалько страх. Вепрь, подобно зловещему фокуснику, ничего хорошего не извлекал оттуда никогда.