Артур Таболов - Шпион

— А с родственниками в Осетии вы поддерживали связь? Со своими или с родственниками мужа?

— Нет. До войны переписывались, потом письма перестали приходить. Что с ними сейчас, не знаю.

— Когда вы узнали, что Григорий решил уйти на Запад?

— В самолёте, который летел в Лондон. Даже в машине, когда мы ехали в Западный Берлин, я не знала, куда мы едем.

— Неужели он не делился с вами своими планами?

— Нет. Осетинские мужчины не нагружают женщин своими проблемами. У нас это не принято.

— Разве вы не замечали, что с ним что-то происходит?

— Замечала. Он и вообще-то не очень разговорчивый, а в последнее время совсем замкнулся, ушёл в себя. Очень много работал, допоздна печатал на машинке какие-то статьи, отчёты. Я чувствовала, что он специально загружает себя работой, чтобы ни о чем не думать.

— И вы ни разу не спросили, что его тревожит?

— Нет. Если бы захотел, сам рассказал бы. А приставать к мужу с расспросами не дело. Осетинские женщины никогда так не поступают.

— Аза, познакомьте меня с какой-нибудь осетинской женщиной. Я бы на ней женился, мне очень нравятся их обычаи.

— Это вы так шутите, Джордж? Где в Лондоне я найду вам осетинскую женщину?

— Вы сказали, что Григорий замкнулся в последнее время. В последнее время — это когда?

— После возвращения из Москвы. В апреле его вызывали на совещание в Кремль. В совещании принимал участие Сталин. После этого Григория как подменили.

— Что он рассказывал о совещании?

— Ничего, это секретные дела. Только сказал, что Сталин спросил его по-осетински, не забыл ли он родной язык.

— Сталин — по-осетински?

— Да. В Осетии считают, что Сталин осетин. Мать грузинка, а отец осетин. И очень этим гордятся.

— Почему гордятся?

— Ну как? В Англии же гордятся тем, что Черчилль англичанин? Любому народу лестно иметь своим соотечественником великого человека. Осетины не исключение.

— Григорий тоже считал Сталина великим человеком?

— Конечно. Специально мы об этом не говорили, но это подразумевалось само собой. В Советском Союзе все так считают.

— Что ещё Григорий рассказывал о совещании в Кремле?

— Больше ничего. Через несколько дней он немного выпил и его как прорвало. Рассказал, что ночью видел в Москве очередь у булочной. За хлебом. Человек в двести. И у мальчишки лет восьми на ладони была цифра химическим карандашом — 126. Это номер очереди. Он несколько раз повторил: «Сто двадцать шесть! Сто двадцать шесть! Ты поняла? У них дети ночами в очередях за хлебом стоят, а они хотят тратить десятки миллионов рублей золотом на оружие! Не навоевались, мало!»

— Кто они?

— Не знаю, он не сказал. Эти, в Кремле.

— Сталин?

— Наверное, без него ничего не делается.

— Спасибо, Аза, за чай. Извините, что отнял у вас столько времени. Что сказать Григорию?

— Скажите, что у нас всё хорошо. Белла, иди сюда. Познакомьтесь, Джордж, это наша дочь Белла. А это майор Джордж Хопкинс. Он скоро увидит папу. Что ему передать?

— Что мы по нему очень скучаем. Мама не плачет, а я часто плачу…

Слухи о том, что подполковника Токаева вызывали на совещание в Кремль, быстро распространились по Карлхорсту. Григорий чувствовал, что отношение к нему изменилось, стало более уважительным и вместе с тем как бы насторожённым. Генерал-лейтенант Куцевалов был очень недоволен тем, что его не включили в состав правительственной комиссии. Он считал, что это из-за Токаева, плохо отозвавшегося о нём на совещании с членами Политбюро. Главноначальствующий СВАГ маршал Соколовский был раздражён другим. Получив постановление Совета Министров, подписанное Сталиным, он вызвал Токаева.

— Ты знаешь, что тебя назвали полковником?

— Нет, я не видел постановления.

— Назвали. И что мне прикажешь делать? Тебе только недавно дали подполковника. И сразу давать полковника? Я не против. Но назови какую-нибудь причину для присвоения тебе внеочередного звания. Чем ты так отличился?

— Ничем, товарищ маршал. В постановлении это написали по ошибке.

— Товарищ Сталин не ошибается!

— Ошиблись в секретариате правительства, там ошибаются.

— И что мне им написать?

— Напишите, что подполковник Токаев от внеочередного звания отказался. Считает, что ещё не заслужил. А лучше ничего не пишите, вы не заметили ошибки.

Маршал Соколовский долго хмурился и наконец кивнул:

— Так и сделаю. Свободен, Токаев. Иди служи.

Комиссия должна была представить отчёт правительству не позднее 1 августа 1947 года, но ещё месяца за два стало понятно, что отчёта не будет. А в том, что будет, не будет ответа на главный вопрос, поставленный правительством перед комиссией: возможна ли в принципе реализация проекта Зенгера.