Василий Ардаматский - Избранное. Компиляция. Романы и повести 1-13

Последовало несколько резких толчков сердца, и в следующее мгновение жжение соединилось с резкой болью, точно в сердце вонзили нож, медленно поворачивали лезвие и оно раздирало сердце на части. А потом боль будто потекла по всему телу до кончиков пальцев, которыми он сжимал смятый угол одеяла. Его мозг вдруг понял весь размер опасности и приказал ему — кричи! Зови!.. Сараев закричал, но мышцы горла, связок уже были парализованы — Сараев думал, что он кричит, а он еле слышно хрипел, и этот его тихий хрип покрывал бьющийся в стены и потолок звонкий храп Кулиша…

И тогда Сараев конвульсивным рывком перевернулся на бок и свалился с койки на пол, таща за собой одеяло, зажатое в правой руке. Последнее, что он почувствовал, была боль в коленке от удара об пол. Глупая боль…

Утром Кулиш, отхрапев недолгую летнюю ночь, проснулся с ощущением свежих сил во всем его крутом теле. Сделав, не вставая, несколько гимнастических движений руками и ногами, сел на койке и в этот момент увидел Сараева, ничком лежавшего на полу.

— Коллега, вы что же это? — Кулиш бросился к нему, перевернул на спину и, заглянув в стеклянные глаза Сараева, кинулся к двери, начал молотить в нее кулаками.

— Сюда! В пятую камеру! На помощь! — кричал он, и его сипловатый тенорок вязко тонул в каменной тишине тюрьмы.

После необходимого в таких случаях медицинского и юридического оформления тело Сараева унесли. Следователь Владков подписал протокол и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Судьба устроила ему страшную казнь…

Суд шел долго — начался весной, а сейчас — лето, и для подсудимых это стало похоже на какую-то тяжкую принудительную службу, куда их каждое утро доставляли в темной зарешеченной машине, а к вечеру увозили обратно в тюрьму. Очень тяжкая это служба, особенно для тех, кто проходит ее первый раз. В этом деле «судебный опыт» имели только Гонтарь и Сандалов, вдобавок они были из той категории преступников, для которых суд как бы входит в программу жизни. Конечно, каждому из них мечталось, что это произойдет не скоро, даже бог весть когда, но что однажды его все-таки доставят в суд, каждый, втайне, про себя знал. Это не мешало им друг перед другом разыгрывать роль великих удачников и хитрецов, умеющих провести за нос всех, кто хотел бы упрятать их за решетку. Но увы… И все же они вели себя на суде наиболее спокойно. Когда конвойный не смотрел на них, они даже перекидывались шепотком фразами, и совсем не о суде:

— Ты рыжего Химика помнишь?

— Еще бы… Он продул мне в карты сотню и не отдал.

— Там встретишь, потребуй…

Им смертельно надоело неделю за неделей слушать про одно и то же: дал взятку… получил взятку… К концу дня их попросту клонило в сон, того и гляди прозеваешь, когда заговорят о тебе. Но тут они мгновенно настораживались и бдительно следили за тем, чтобы суд не навинтил им чего лишнего… К более важным подсудимым, сидящим рядом с ними, они относились совершенно равнодушно, а когда кто из них начинал наивно выкручиваться, они наблюдали это с усмешкой. Они уже прекрасно разобрались, «кто — кто», выяснили, что «главная сила» Кичигин, и посматривали на него не без уважения…

Судья из всех подсудимых мысленно выделил Кичигина, считая его наиболее опасным преступником в этой группе и отвратительным человеком вообще. Однако, допрашивая его, судья старается об этом забыть и вести допрос спокойно, без эмоций, но это дается ему не легко, и Кичигин это чувствует.

Фамилия у судьи точно из металла — Броневой, а лицо — простецкое, доброе, и это часто путает подсудимых; им вдруг начинает казаться, что судья спрашивает у них что-то без особого интереса и не желая им зла, но если они пытаются этим воспользоваться, их тут же ждет удар, от которого потом приходится долго собирать свои душевные силы.

Допрашивают Кичигина. Речь идет о его связи с директором Каланковского завода. Тот, уже освобожденный от работы и исключенный из партии, вызван в суд в качестве свидетеля, он держится как святой, уже получивший отпущение всех грехов. Уверяет суд, что с Кичигиным у него были только деловые отношения.

Прокурор, худенькая женщина, вскинула руку:

— У меня вопрос к свидетелю. Скажите, пожалуйста, какие ваши данные послужили для Кичигина основанием рекомендовать вас на должность директора завода?

— На этот вопрос мне отвечать вроде неудобно, нескромно…

— Тогда, может быть, ответит подсудимый Кичигин?