Василий Ардаматский - Избранное. Компиляция. Романы и повести 1-13

Куржиямский поблагодарил Нестеренко и сказал, что ему придется пробыть в Москве еще парочку дней для очной ставки с Томаком.

Уже поздним вечером у Любовцева был подведен итог дня. Куржиямский и Зарапин доложили о своей работе. Любовцев помолчал немного и вдруг весело улыбнулся:

— Вот и въехали мы с вами в большие ворота, в большое дело. Но, увы, сие нам и не по силам, и не по субординации. Утром я еду в союзную прокуратуру договариваться о передаче им дела. Но в интересах же дела буду предлагать вас обоих в их следственную группу. Не возражаете?

— А как же вы тут без нас? — спросил Куржиямский.

— Стерпим, сдюжим. Но и по сути ваше участие будет полезным. И для вас самих — тоже. Пройдете там хорошую учебу. Наконец, не хочется остаться на обочине, когда так хорошо начали. Верно?

Уже на другой день Куржиямский и Зарапин были включены в следственную группу союзной прокуратуры и приступили там к работе.

Возмездие неотвратимо, и это знают все преступники, уже сидящие за решеткой. Еще не сидевшие тоже, в общем, знают, но надеются на удачу…

Залесский был на редкость удачливый преступник, но и он ожидал и боялся возмездия. Однако, как и все, кого оно пока не коснулось, он полагал — не будучи, впрочем, до конца в этом уверен, — что он может оказаться исключением, так как он-то уж предпринял все возможные предохранительные меры. Но почему он уверен в этом не до конца? Все дело в том — и так бывает всегда, — что он не один, а уже за второго он поручиться не может.

Недавно Залесский отправил в Москву Гонтаря, и тот уехал что-то без особой охоты, хотя раньше, бывало, только заикнись — и у него уже билет в руках. Вечером они разговаривали дома у Залесского. Сидели за столом, водочка — в графине, но Гонтарь пить отказался. Опустошил графин один Залесский, он последнее время что-то пристрастился к горячительному.

— Так чего ж вы не хотите ехать? — спросил Залесский.

— Сам не знаю… — пробурчал Гонтарь.

И вдруг Залесский, глядя в глаза Гонтарю, тихо пропел:

Гонтарь весьма удивился познанию Залесским тюремных песен.

Залесский коротко рассмеялся и строго спросил:

— Поняли, на что я намекаю?

— Чего же тут не понять? — обиженно ответил Гонтарь. — Уж который раз вы даете мне понять, что во мне не уверены.

— А что? Не было основания? — быстро спросил Залесский. Гонтарь промолчал. — Забыли ту историю в Николаевской области, когда вас чуть не взяли за шиворот?

— Легко судить. Вы сидите на отдалении, а я с опасностью глаза в глаза каждый день.

— Все зависит только от вас. Когда тот николаевский деятель взъярился, вам надо было сразу все перевести в шутку и спросить: не продает ли кто в их колхозе дом? И опасности как не бывало. А вы бросились удирать. Не умно. Не умно… только в том и дело. Ну ладно, обиды строить не надо, дело-то у нас одно, и мы друг за друга в ответе, а я-то постарше, могу когда и поучить. — Залесский налил рюмку и проговорил торопливо: — Чтобы все в поездке было о’кей…

Гонтарю надо было рано вставать, ехать на аэродром, и он, получив последние указания, вскоре ушел. Залесский в одиночку допил водку и лег спать. Сон не приходил, а тревога не уходила.

На другой день утром он узнал, что двух председателей колхозов из Херсонской области, которых недавно обрабатывал Гонтарь, вызывали в областную прокуратуру. Конечно, их могли вызвать по тысяче других поводов, но почему именно их и только их?

Залесский заперся в своем кабинете в «Сельхозтехнике» и ходил из угла в угол. Вот когда тревога была уже не просто логическим предположением, а реальностью, имеющей адреса и имена…

Но все же это был еще не страх… Ведь вся его сознательная жизнь в общем прошла неспокойно, и к тому были достаточно серьезные основания. Чего стоит один оккупированный Львов, когда он работал в гестапо, — он же действительно в рубашке родился, если и это прошло ему безнаказанно… А встреча в ФРГ с тетушкой и еще кое с кем во время туристского круиза? А их вместе с Ростовцевым жульническая панама на юге? Все ему сходило, но тревога не покидала никогда. Как бы он порой ни уверял себя, что бог есть и ему благоволит, вся жизнь его шла как бы под спудом тревоги, и это сильно мешало ему ощущать радость своей удачливости. Примерно полгода назад он окончательно решил, что пора ему уезжать за границу, хотя от получения опасных открыточек оттуда избавился, все-таки ту встречу в ФРГ он держал в уме как возможный исход из мира тревоги. Дома у него в хитром тайнике было уже собрано немало драгоценных «камушков», золотых вещей и даже долларов, — по его подсчетам, этого, хватило бы ему на первые несколько лет безбедной жизни за границей. А затем — и вот в этом он был абсолютно уверен — он сумел бы прочно врасти в ту жизнь. К этому он готовился осторожно, втайне изучал туристские маршруты и удобные для него страны, но даже с женой разговора об этом пока не заводил…