Андрей Гуляшки - Цикл Аввакум Захов. Компиляция.Книги 1-11

Инженер слушал его с полуоткрытым ртом и застывшим взглядом.

— А кто была эта девушка? — слегка усмехнулся Аввакум. — Каждый молодой человек волен пойти с какой-либо девушкой в кино и угостить ее мороженым. А я сразу же уточнил, сказав, что девушка — Сия, и не ошибся. И я не основывался только на своих предчувствиях и догадках, а ты сам подсказал мне и адрес ее, и кто она… Итак, начнем опять с этого несчастного пятна. Когда я тебе сказал о нем, ты смутился и, вынув платок, тотчас же начал вытирать. Ты был действительно смущен, милый мой, а когда человек смущен, он теряет способность обращать внимание на самые обыкновенные и пустячные вещи.

Так, например, ты не заметил, что вместе с платком из кармана выпал трамвайный билет; мне удалось незаметно поднять его и рассмотреть у окна. О чем он мне рассказал, этот билет?

По нему я определил, когда ты вышел из дому и какой избрал маршрут. В пять часов — сперва «шестерка», потом пересадка на «четверку». Куда ведет эта линия? Бесспорно, на восток, к парку, к улице царя Ивана Асена II. Хотя эта улица носит имя великого болгарского царя, она, представь себе, не вызывает у меня исторических ассоциаций, а напоминает мне о русоволосой девушке с капризными зубками и веселыми глазами. Она живет напротив скверика с фонтаном, в том же ряду домов, где висит скромная вывеска с красной надписью. Почему я знаю, что ты заходил к Ахмеду и Сали? И что именно Сали имел честь и удовольствие начистить до блеска твои итальянские ботинки?

Во-первых, взглянув на твои остроносые мокасины, сразу догадаешься, что они начищены всего лишь несколько часов назад, и не рукой любителя, а мастером своего дела. Ты скажешь: неужели ботинки можно почистить только у Ахмеда и Сали? Виноват, я далеко не уверен в этом! В Софии немало других подобных заведений, но я готов биться об заклад — сто тысяч против одного, — что в пять часов десять минут ты сел в кресло к Сали и что именно Сали наводил глянец на твои итальянские ботинки. Почему? Потому что у Сали есть один неискоренимый недостаток: он усердно начищает лишь носки и задники, изо всех сил старается, чтобы они блестели как зеркало, а к внутренним изгибам относится со «служебным равнодушием», то есть не вкладывает в эту часть работы никакой творческой страсти. Взгляни, пожалуйста, на свои ранты: с внешней стороны туфель они чистые, снежно-белые, словно только что от сапожника. А с внутренней — они серы, кажутся старыми и загрязненными. Это уж слабость Сали — тут он неисправим…

Все это, дружище, я знаю по собственному опыту. Девушка, которая живет напротив скверика с фонтаном, наша общая великодушная знакомая с капризными губками и веселыми глазами, имеет дурную привычку опаздывать на свидания, в чем, как я подозреваю, ты тоже имел прекрасную возможность убедиться. Ну, а что станешь делать, когда девушка опаздывает? Практичные люди вроде нас с тобой пользуются в подобных случаях услугами Сали…

Аввакум расправил плечи, бросил взгляд на обалдевшего приятеля и засмеялся.

— Ты только что заявил, будто я за вами следил. Это вздор, мой милый! Я и в глаза ваших физиономий не видел сегодня. Пятнышко на левом колене, трамвайный билет и ранты ботинок — все эти мелочи сами рассказали историю о твоем сегодняшнем свидании!

В комнате Аввакума между тахтой и книжными полками стоял старинный дубовый, окованный железом сундучок. Крышка его была инкрустирована перламутром — от большого перламутрового солнца расходились по всей крышке такие же перламутровые лучи. Из этого сундучка Аввакум достал бутылку вина и две терракотовые чаши, архистаринные, изготовленные, вероятно, еще во времена старика Гомера.

Это память о моем отце, — объяснил Аввакум и наполнил чаши пином.

Он чокнулся с приятелем, пожелал ему успеха в любви, сделал несколько больших глотков и задумался. Потом, рассеянно глядя на дымок сигареты, произнес:

— Вот в эти античные сосуды мы наливаем вполне современное вино. Это тебе ни о чем не говорит?

Инженер пожал плечами.

— Существует в мире неписаный закон: красивые женщины влюбляются в простофиль! — Аввакум весело захохотал. Он впервые за этот вечер смеялся от души.

Затем он взял чашу, осушил ее одним духом и показал на рисунок на ее выпуклой стороне: стремительно бегущую серну догоняет оперенная стрела.

— А это ты по крайней мере знаешь, что означает? — спросил Аввакум. — Нет, конечно? Ладно, я растолкую тебе, что означает сие изображение, хотя это не входит в круг твоих культурных интересов. Смысл его в двух словах: истина, вечно бегущая впереди человека, и человеческий дух, вечно устремляющийся к ней. Иногда он настигает ее, иногда она уходит от него, но это не столь важно. Она — женщина и часто обманывает того, кто гонится за нею. В чем же суть?