Андрей Ветер: ЛУЧШИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ

И вдруг всё прекратилось разом. Пространство сделалось неподвижным, колыхание исчезло, инородная сила, распиравшая девичье тело, уплыла во тьму.

Таня испугалась и закричала:

– Юрка, не уходи! Не уходи!

От этого крика она проснулась. Сердце учащённо колотилось. Её шея была напряжена так, как если бы девушка кричала на самом деле. Некоторое время она сидела в кровати, обхватив колени руками, и вслушивалась в себя, в гул своего тела. Из-за распахнутого окна доносились шумы летней ночи. Постепенно, убаюканная шелестом листвы, Таня вновь погрузилась в сон…

Юра Полётов рос домашним ребёнком, окружённым неотступным вниманием матери. Её заботы настолько плотно охватывали Юрика, что временами ему начинало казаться, что мать ненавидела его и в действительности не беспокоилась о нём, но наоборот, издевалась над ним, выставляла беспомощным дурачком в глазах окружающих. Вечерами мать стояла над ним и, оскалившись по-собачьи, проглядывала тетради с домашним заданием, выискивая ошибки, за которые готова была наброситься на сына с язвительными замечаниями.

– Ты опять тройку схлопотал? Что у тебя, мозги отсутствуют? А ты подумал, как я буду смотреть в глаза нашим друзьям? У всех дети как дети, учатся прилежно, а мне достался сын-троечник, лентяй! – шипела она, источая ненависть.

Ей достался сын! Она говорила о нём, как говорят о неудачной покупке.

Юрка не мог понять, почему мать должна была стыдиться его троек. Разве она ходила в гости с его тетрадками? Разве об этом кричали на улицах? Кому вообще было дело до его отметок? Все вокруг замкнуты в себе. Если у его одноклассников было ещё что-то общее, хоть какие-то темы для разговора, то другим было решительно наплевать на Юрку. Он чувствовал себя одиноким. Все вокруг либо надевали маску равнодушия, либо проявляли злобу. К числу последних относилась и его мать. Её нетерпимость к людям не знала границ. Юрий не мог понять, как отец уживался с нею.

Как-то летом мать уехала куда-то на курорт, а через несколько дней пришло известие, что она утонула, свалившись за борт во время морской прогулки на катере. Юре не пришлось увидеть её бездыханного посиневшего тела, отец не повёз его на похороны, желая оградить от тяжёлых впечатлений. Юра вообще узнал о смерти матери уже после похорон, и в его тринадцатилетней голове гибель её приняла форму какой-то бесконечной поездки на солнечное морское побережье. Мать ушла из дома с чемоданчиком в руках, чмокнув на прощание в щёку, и не вернулась.

Позже, оглядываясь на своё детство, он не мог сказать с уверенностью, что любил мать. Пожалуй, не было в нём этого чувства. Но присутствовало нечто иное по отношению к ней – желание родства, единства. Он помнил, что мог всегда прийти к ней и ткнуться лицом в её плечо или грудь, спрятаться в складках её одежды, несмотря на прогремевшую за несколько минут до этого её брань. Ему думалось, что он мог найти у матери убежище от любых бед. Пусть она не могла в действительности спасти или оградить от опасностей, но она умела пожалеть, и Юре это казалось настоящей помощью, пониманием.

Отец никогда не жалел его и не произносил нежных слов, он требовал от Юрки терпеливости. Отец был скалой, непоколебимой силой. Так казалось Юре. Он не знал, сколько приходилось терпеть его родителю, сколько приходилось преодолевать всевозможных унижений, чтобы устоять на своём посту. Юрий не знал и не мог знать, ведь отец никогда ни о чём не рассказывал. В сущности, Юрий ничего не знал об отце. Николай Петрович всегда выглядел уверенным в себе, спокойным и даже немного равнодушным ко всему происходившему вокруг. Создавалось впечатление, что этому лысоватому человеку среднего роста всё ни по чём, что сам чёрт был ему братом и охранял от невзгод. Но то была лишь видимость.

– Жизнь, Юрка, это такая любопытная штука, что ахнешь. Но важно помнить, что пасть у жизни не чета девичьим губкам. Пасть её подобна разинутому капкану. Если сделаешь неверный шаг, то капкан на тебе защёлкнется, – смеялся Николай Петрович, подбадривая сына. – Главное для нас с тобой не раскисать никогда. Ведь мы – мужики, а это ко многому обзывает.

– Не плакать и не раскисать? – уточнил Юра. – Это я понимаю, не маленький уже.

Юрку определили в интернат через год после смерти матери. Николай Петрович улетал в долгосрочную командировку в Перу и не мог взять сына с собой.

– Ты тут держись молодцом, – сказал отец на прощанье, стоя в шумном зале аэропорта. – Не грусти. Время мчится быстро, иногда даже быстрее, чем это показывают часы. У тебя сейчас самый интересный период наступает. Ты только не спеши, не гони лошадей. Приглядывайся ко всему, не хватайся сразу за всё, что увидишь.