Евгений Коршунов: Рассвет в дебрях буша

Полковник первым надел фуражку, унылый майор Коррейя, взглянув на солнце, поспешил последовать его примеру, и лишь капитан Коста медлил, думая о чем-то своем. Наконец и он, вздохнув, надел фуражку.

Тем временем от толпы африканцев, стоявшей в некотором отдалении, а теперь устремившейся к могиле, отделилось вдруг несколько женщин, обнаженных до пояса, с лицами, натертыми мелом, — плакальщицы.

Толпа сомкнулась вокруг могилы. Раздались рыдания, переходящие в пронзительные вопли, вой, какие-то выкрики. Внезапно над толпой взлетел петух, только что обезглавленный, кровь его окропила людей мелкими брызгами, потом он упал в стороне в пыль, забился.

Майк в недоумении посмотрел на священника. Лицо отца Игнасио было торжественно. Он понял взгляд европейца:

— Таков обычай моего народа. И если вера во что-то помогает человеку в жизни, нельзя лишать его этого… господин команданте!

И, подчеркнуто низко поклонившись, старик медленно побрел прочь от могилы, над которой совершался языческий ритуал обитателей буша, к пакгаузам, где жили в форте африканцы.

Круг у могилы то расширялся, то сжимался опять. Женщины, мужчины, дети, раскрашенные траурной белой краской, что-то пели, ритмично притопывая, хлопая в ладоши. То один, то другой участник церемонии посыпал себе красной пылью голову. Затем где-то в стороне ударил барабан, к нему присоединился другой. Удары следовали сначала редко, потом стали учащаться. В ритме их было что-то взвинчивающее нервы, нагнетающее напряженность.

Плакальщицы затихли, люди замерли, обернувшись к пакгаузам. И тогда из бетонного строения вышла странная фигура.

Голову ее скрывала большая деревянная маска — белая, с огненно-красным ртом и плотно сомкнутыми веками, с вырезанными на лбу скорченными фигурками людей и крутыми, по-бараньи загнутыми рогами. Руки и ноги человека в маске обтянули белые нитяные чулки. Торс — в старой солдатской рубашке с нашитыми на нее разноцветными ленточками, навешанными кусками железа и дерева. Юбка из некрашеной рафии, не доходившая до колен, была украшена так же.

Два человека, чьи руки и ноги тоже обтянули чулки, а па головы натянуты чулки с узкими прорезями для глаз, торжественно вели ничего не видящего колдуна прямо к могиле.

Впереди и позади колдуна шло по барабанщику. Рядом, пританцовывая, двигалось пять-шесть полуобнаженных, разрисованных белой краской мужчин со сплетенными из рафии круглыми лопатками-веерами на коротких ручках, которыми они усиленно обмахивали колдуна и его провожатых.

Толпа у могилы разделилась: мужчины выстроились в одну шеренгу, женщины — в другую, образовав длинный неширокий коридор, в который предстояло вступить колдуну. Коридор вытянулся так, что Майк оказался у самого входа. Ему потребовалось отступить, но в этот момент колдун и все, кто шел с ним, поравнялись с Майком. На несколько мгновений они окружили Брауна. И тогда один парень из свиты колдуна почти прижался к нему и вежливо сделал у его лица несколько взмахов веера.

— Господин комендант, — услышал Браун быстрый шепот. — Я приду за ответом сегодня…

И в руку Майка скользнула теплая палочка — обычная шариковая ручка, одна из тех дешевых ручек, которыми наводнен сегодня весь мир.

Парень сразу же отскочил, закружился приплясывая, смешался со свитой колдуна.

«Посланец от капитана Мориса». Сжимая в ладони ручку, Майк быстро огляделся. Все шло своим порядком: слаженное, веками отрепетированное представление.

Два хора — мужской и женский — то наступали друг на друга, то расходились, отбивая все убыстряющийся ритм ладонями, образуя то сужающийся, то расширяющийся круг, в котором медленно кружился колдун. Майк невольно улыбнулся: белые чулки хоть и скрывали тощие ноги колдуна, сходство их с ногами отца Игнасио было несомненным.

Мама Иду принимала гостя. Одноглазый ветеран Нхай важно сидел в холле виллы Мангакиса, в глубоком зеленом кресле, и потягивал из высокого стакана холодное пиво, степенно беседуя с Евгением. На нем почти новый красный пиджак, слегка великоватый, как и бирюзовые брюки, — все это было уступлено Нхаю одним из приятелей, которые имелись у него повсюду, в том числе и в Габероне.

Юноша пил прохладительный «севен ап» прямо из зеленой, по-огуречному пузатой бутылки и с интересом слушал рассказ бывалого «фридомфайтера» о своем отце и отце Елены, которые находились сейчас за много километров от Габерона — в буше, в Освобожденной зоне.