Валерий Рощин: Двадцатый - расчет окончен

– Я бы хотел услышать от него правду, – вкрадчиво пояснил Во­лынов.

– Ладно. Дальше…

– Осишвили же утверждает, что он первым открыл огонь из та­бельного пистолета…

– Ты уже и его допросить успел? Он же в госпитале после силь­нейшей контузии!..

– Старший лейтенант чувствует себя удовлетворительно. Только слышит пока плохо.

– И что ты предлагаешь?

– Я предлагаю завести уголовное дело только на двух офицеров: на Дорохова и на этого… грузина. Ефрейтора и рядового используем в ка­честве свидетелей.

Верещагин тяжело вздохнул, покачав головой, проворчал:

– Как же у вас судейских все легко и просто! Одних в обвиняе­мые, дру­гих – в свидетели. И ты со спокойным сердцем заставишь этих пацанов валить все говно на своих командиров? На офицеров, с которыми они еще вчера шли под пули, вместе проливали кровь. Так что ли?

– Но иначе придется посадить всех…

– Хрен с тобой – поступай, как знаешь!.. – махнул рукой Максим Федорович – терпению его пришел конец.

Встав из-за стола, он сгреб пятнистую кепку с вышитым над ко­зырьком крабом и направился к двери. Волынов спешненько по­плелся за ним.

Взявшись за ручку, генерал все же вперил в следователя тяжелый взгляд:

– Но смотри, у меня подполковник! Чтоб сделал для них все воз­можное!..

– Само собой, Максим Федорович! Само собой…

Ростов. 17 апреля

От безысходности, бессилия и непонимания происходящего До­рохову порой хотелось раздробить кулаки о каменную стену. В такие минуты он нервно расхаживал по камере, где на откидных нарах воз­легали еще четверо таких же «счастливчиков», как и он. В офицер­ской «каюте» нар не подни­мали даже днем – пожалуй, это была един­ст­венная привилегия, ос­тавленная подследственным армейским «гос­подам». От ощущения потери всего: свободы, любимой профессии, возможности общаться с друзьями и будущего ему порой не хотелось жить и даже шевелиться. Тогда он просто лежал на тощем матраце и, закинув руки за голову, тупо смотрел в одну точку на почерневшем от влаги по­толке.

Странно, но за всю прошедшую после стрельбы по «уазику» не­делю, его наспех допросили лишь однажды. Какой-то молоденький старший лейтенант полчаса задавал глуповатые вопросы, пытаясь под­вести под действия командира спецназовской группы злостный умысел и тонкий рас­чет.

Салабон! Его бы в горы! Сначала под ракетный обстрел, а потом к тому УАЗу… Уж он-то точно стрелять по чеченцам не стал бы – с полными штанами дерьма не больно-то постреляешь!

Сегодня Артур с самого утра не поднимался с жесткого, неудоб­ного ложа. Не удосужился встать и на завтрак, повелев отдать свою скудную пайку в соседнюю солдатскую камеру. Взгляд капитана на­мертво приклеился к крохотному оконцу под потолком. Через него и птиц-то не рассмотреть – только решетка, да мелкая сетка. И весеннее небо, с ужасаю­щим постоянством менявшее цвета и оттенки: черное, голу­бое, синее, белое серое… И снова черное!

Так и лежал, вспоминая далекий родной городок, одинокого по­жилого отца, живущего на военную пенсию…

Неспешные размышления прервала брякнувшая за­совом тяжелая дверь.

– Капитан Дорохов, на выход! – послышалась команда служивого в пого­нах прапорщика.

Он не спеша поднялся, направился к раскрытой двери; за­ло­жив руки за спину, переступил порог.

– Прямо по коридору, – замкнув камеру, подсказал помощник начальника караула.

Они миновали десяток камер небольшой, старой гауптвахты; прошли мимо помещения, где обычно проходили допросы подследст­венных военнослужащих; не повернули и в комнату свиданий…

– Куда это мы? – полюбопытствовал Артур.

– Во дворе машина ждет, – приглушенно отвечал прапорщик. – В следственный изолятор свезут для допроса. Следователь ваш звонил – просил доставить туда.

Дорохов представил каталажку на колесах – серый металличе­ский кунг без окон и с единственной, узкой дверкой… Однако по со­седству с плацем, где занимался строевой подготовкой пяток аресто­ванных солдат, вместо грузового автомобиля дожидался обычный ар­мей­ский «уазик». Точно такой же, как тот – на проселочной дороге…

Перед посадкой капитану для чего-то нацепили на запястья на­ручники; слева и справа уселись сопровождающие: рядовой с тем же прапорщиком. И, покинув дворик центральной гарнизонной гаупт­вахты, машина понеслась по оживленному Буденовскому проспекту Ростова…

Дорога заняла не более получаса. Еще столько же сопровождав­шие потратили на процедуру передачи подследственного под опеку сотрудников Минюста.