Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна (пер. П. В. Рубцов)

– Вы об арсенале, упомянутом в выпуске новостей?

– Именно. Похоже, как и в Кубинке, у Карлоса здесь есть свой человек. И этот человек располагает достаточной властью, чтобы отдать приказ привести любого, кто проникнет в туннель, к нему и только потом поднимать тревогу и информировать штаб.

– Возможно, так и было, – согласился молодой преподаватель. – Докладывать в штаб о ложной тревоге никому не хочется, так как это чревато неприятностями и, как вы выражаетесь, может прибавить ненужной суеты.

– Один неглупый человек в Париже, – сказал Борн, – объяснил мне, что боязнь «неприятностей» – слабое место КГБ. Похоже, это тот самый случай?

– Да, эта боязнь «неприятностей» по десятибалльной шкале доходит до восьми баллов, – ответил Бенджамин. – Кто же этот человек Шакала? Шакал не был здесь более тридцати лет!

– Если бы у нас была пара часов и несколько компьютеров, мы могли бы проанализировать несколько сотен личных дел и узнать имена вероятных пособников Шакала... Но у нас нет времени. Кроме того, зная Шакала, я думаю, что теперь это уже неважно.

– Как это неважно? Мне кажется, что это чертовски важно! – заорал русский. – Речь идет о предательстве, мы должны знать, кто этот человек!

– Я думаю, это скоро выяснится... Это вопрос техники, Бен. Сейчас главное, что Шакал здесь! Надо идти... Ты должен достать все, что мне нужно.

– О'кей. Меня для этого и назначили...

– А потом ты исчезнешь! И никаких возражений на этот раз!

– Не выйдет, Хосе.

– Опять в тебе заговорила Калифорния?

– Да, я так сказал.

– Тогда маме юного Бенджамина останется только оплакивать своего сына.

– Пусть так!

– Пусть?.. Как ты можешь?

– Не знаю. По-моему, это правильно.

– Заткнись! Надо идти...

Ильич Рамирес Санчес дважды щелкнул пальцами, поднимаясь по ступенькам в церквушку на «мадридской» Пасео-дель-Прадо. Из-за колонны с каннелюрами вышел плотный мужчина лет шестидесяти: его фигура высвечивалась отблесками тусклого уличного фонаря.

Мужчина был в форме генерал-лейтенанта испанской армии. В руке он держал кожаный чемодан. Обращаясь к Шакалу, он заговорил по-испански:

– Проходи в ризницу. Там удобнее переодеться. В этой куртке ты просто ходячая мишень...

– Приятно слышать родную речь, – сказал Карлос, проходя в ризницу и прикрывая за собой тяжелую дверь. – Я благодарен тебе, Энрике... Я твой должник, – добавил он, осматривая ряды пустых скамей и освещенный неярким светом алтарь с золотым распятием.

– Ты мой должник уже больше тридцати лет, Рамирес, – усмехнулся офицер.

– Похоже, у тебя давно не было известий от родственников из Баракоа. Братья Фиделя живут не так сыто, как твои...

– Да, думаю, и сам сумасшедший Фидель так не живет, но ему на это наплевать. Говорят, он стал чаще мыться, по-моему, это колоссальный прогресс. Ты говоришь о моей семье в Баракоа – все правильно! А как насчет меня, мой друг, прославленный международный убийца? У меня ни яхт, ни гоночных автомобилей – тебе не стыдно? Если бы не мое предупреждение, тебя бы еще тридцать три года назад расстреляли на этом самом месте. Ты вовремя смылся из этой игрушечной церкви на площади Прадо, переодевшись священником... Облачение священника поставило в тупик русских, впрочем, как и многих других людей в самых разных ситуациях.

– Послушай, Энрике! Когда мои дела пошли в гору, разве я тебе в чем-нибудь отказывал? – «Старые друзья» вошли в небольшое помещение, в котором священнослужители готовятся к службе. – Разве тебе чего-нибудь не хватает? – спросил Карлос, опуская на пол тяжелую спортивную сумку.

– Я пошутил, – добродушно рассмеялся Энрике и посмотрел на Шакала. – Где твое чувство юмора, мой старый, печально знаменитый друг?

– У меня голова занята другим.

– Я понимаю... и если честно, то ты был более чем щедр по отношению к моей семье на Кубе. Я благодарен тебе за это. Мои отец и мать прожили свою жизнь в мире и спокойствии. Материально они были обеспечены куда лучше, чем их знакомые... Какой идиотизм! Настоящих революционеров оттерли в сторону собственные вожди...

– Твоя семья, как и Че Гевара, представляла угрозу для единовластия Кастро. Но теперь все это в прошлом.

– Да, много воды утекло с тех пор, – согласился Энрике. – А ты здорово постарел, Рамирес. Где твоя шевелюра, чеканный профиль, орлиный взор?

– Давай не будем об этом.

– Хорошо. За это время я поправился, ты, кажется, похудел... Что у тебя с рукой? Это серьезно?