Чарльз Вильямсон - Любовь и шпионаж

– Весьма сожалею, что был грубоват с вами, сэр, – заговорил неожиданно один из двух, проникших в купе с помощью ключа (я уже почти забыл о них). – Прямо не понимаю, что заставило меня выталкивать вас из вагона! Видите ли, я и мой приятель боялись упустить поезд, вот почему и попихали вас малость – инстинкт самосохранения, полагаю, – и он закудахтал, будто сказав нечто остроумное. – Во всяком случае, прошу прощения. Ничего преднамеренного, сэр, честное слово!

– Пустяки! Не нужно никаких извинений! – равнодушно отозвался я.

– Ну тогда все в порядке, – закончил обратившийся ко мне мужчина, похожий на ирландца. После этого он повернулся к своему компаньону, и они снова стали переговариваться вполголоса под прикрытием газеты.

Но теперь мне казалось, что иногда они бросают украдкой быстрые взгляды поверх газеты на моего соседа или на меня, как будто их внимание не слишком поглощено газетными новостями.

Впрочем, я не мог представлять для них интереса и со своей стороны не интересовался ими. Зато низенький человек был, по-видимому, другого мнения: он чего-то боялся. Мое внимание привлекла его нервно дергавшаяся рука, которая лежала на ручке сиденья, разделявшей наши места. Я уже отмечал, что его лицо было очень бледно и внушало мысль о нездоровье; быть может, он заранее страдал морской болезнью в предчувствии сильной качки, которая ожидала нас на борту парома.

Он вытащил большой грубый платок с красной каймой и слегка отер потный лоб под клетчатой дорожной кепкой. При этом я заметил, что на платке появилось небольшое темное пятно, увидав которое он поспешно, с видимым смущением скомкал платок и запихал его обратно в карман.

«Покрасил себе волосы! – презрительно подумал я. – Значит, он и на самом деле альбинос. Его глаза подтверждают это».

Он искоса бросил на меня испуганный взгляд, и я отвернулся, чтобы не показать, что обнаружил его тайну, не подвергать его лишнему унижению. Но он тут же овладел собою и, взяв какую-то книжку, поднес ее очень близко к носу. Вероятней всего, он только делал вид, что читает.

И действительно, вскоре я заметил, что он ловит каждый взгляд, брошенный на него теми двумя, и словно предугадывает момент, когда кто-либо из них выглянет из-за газеты. И когда, наконец, поезд прибыл в Дувр и стал замедлять ход возле Адмиралтейского мола, вся его нервозность вернулась к нему. Его худые веснушчатые руки забегали от одной вещи к другой, как будто он не мог сообразить, как ему управиться с такой массой багажа.

Мой дорожный саквояж я отослал в Париж багажом: хотел иметь обе руки свободными и, когда поезд остановится, выйти из вагона и спокойно пойти к переправе на паром Дувр – Кале. Некоторое время я помедлил под предлогом выписки из журнала какой-то статьи: мне вовсе не хотелось очутиться среди толкотни и давки и, может быть, попасть в руки ловких карманников, способных вытащить у меня мой заветный футляр.

Казалось невероятным, чтобы кто-то знал о моей роли связного между министром иностранных дел Великобритании и Максиной де Рензи, однако опасность и трудности, связанные с этим, казалось бы, простым поручением, сильно подействовали на меня, и я не был намерен пренебрегать какой бы то ни было мерой предосторожности.

Поэтому я продолжал тянуть время. Мужчина, похожий на ирландца, и его товарищ с грубыми чертами лица тоже задержались по каким-то соображениям. У них не было с собой багажа, за исключением небольших дорожных сумок; в последний момент они открыли их, чтобы запихнуть туда газеты и заодно осмотреть их содержимое.

Вскоре, когда первый поток пассажиров к боту-парому схлынул и носильщик, который подошел, было, к двери нашего купе, отошел к другим вагонам, я собрался выйти на платформу и уже взялся за дверную ручку, но заметил умоляющий взгляд альбиноса, который, как и я, замешкался в вагоне. Его глаза с розоватыми веками словно говорили мне: «Ради Бога, не оставляйте меня одного с этими двумя типами!»

– Не будете ли вы так любезны, сэр, – обратился он ко мне, – кликнуть носильщика, раз уж вы стоите возле двери? Я только сейчас обнаружил, что не в состоянии унести все мои вещи сам.

Я исполнил его просьбу, но с приходом носильщика в купе началась такая кутерьма и перетасовка вещей, что двое дружков вынуждены были убраться из вагона вместе со своими сумками. Я тоже спустился вслед за ними на платформу и последовал, было, за толпой, как тут меня снова окликнул альбинос. Он сказал, что потерял билет, и не буду ли я так любезен посмотреть на платформе, не валяется ли он там, может быть, упал из окна.