Мак может оплакивать старую любовь и дружбу прежних дней сколько вздумается, но рука старого волка сжимала мой револьвер, а выспренние речи здорово наскучили мне.
- Красно говорите касаемо трусов, шарахающихся от любой ответственности, Хэнк, - процедил я, выдержав паузу - ни долгую, ни короткую: надлежащую.
Сделал осторожный, глубокий вздох.
- Почему бы тогда не признаться, что утопили собственную жену?
Теперь уж воспоследовала пауза ошеломляюще долгая.
- Спятил, сынок? Это был несчастный случай.
- Кукиш, фиг и шиш. Несчастные случаи в море бывают у сухопутных крыс. А у капитана первого ранга, ведущего прогулочную яхту - да еще такую, как "Франческа II", ведь я хорошо ее помню! - несчастных случаев не бывает. У вас хватило бы нахальства, Хэнк, предстать перед военно-морским трибуналом и вслух назвать подобную профессиональную никчемность несчастным случаем? ^
Конечно, это было чистейшим поклепом. Я прекрасно понимал: Франческу Прист немыслимо было выручить, не имея ни капли горючего. Но и Хэнка нельзя, было выпустить.
- Случай! На флоте не бывает случаев. Бывают хорошие капитаны и плохие капитаны.
Прист заскрежетал зубами.
- А может, - сощурился я, - вы и не собирались помогать обожженному парню, везти его в госпиталь pronto? Может, именно миссис Прист со скандалом потребовала этого от Зигмунда? Вы взбеленились, в бешенстве швырнули якорь за борт, судно резко, со внезапным толчком, замерло, качнулось...
Прист побледнел, и я понял, что, сам того не ожидая, угодил в яблочко.
- Хорош флотоводец! И диверсант великолепный! Главное - справедливый, разумный и сдержанный! Собственную идиотскую вспышку злобы, из-за которой жена взяла и нечаянно утонула, вымещать на хаме с бензоколонки да на лысом бедняге-миллионере!
Господи помилуй, второй выстрел в десятку...
Это и привело его сюда. Невозможность посмотреть в глаза подлинной правде. Признать истину. Расписаться перед собою самим в том, что нечаянно сгубил Франческу.
Вскидывая револьвер, Зигмунд перегнулся через стол, позабыв от бешенства простейшую заповедь: револьверы созданы, дабы разить на расстоянии, а в непосредственной близости от противника лучше использовать каменный топор или кремниевый нож...
Я вскинул левую руку, отбил ствол, из коего Прист успел сделать единственный выстрел.
Правая рука выдернула из-под лежавшей на столе меховой шапки двадцатипятикалиберный трофейный кольт. Я выпустил в Хэнка все шесть зарядов - на расстоянии нескольких дюймов игрушка нежданно оказалась убийственной.
Хэнк опрокинулся на ковер, не выпуская из мертвых пальцев моего револьвера. Пускай: уж теперь смит-и-вессон отнюдь не требовался мне. Я и кольт опустелый швырнул на середину ковра, бросил на самом виду.
Нельзя было встречать норвежцев поблизости от чего-либо хоть отдаленно смахивавшего на оружие.
А еще я умудрился и успел загодя поднять обе руки.
Я очнулся в городской больнице Нарвика - светлой и тихой. Очнулся лишь на следующий день, ибо сквозь левое плечо навылет прошли три пули, вылетевшие из доисторического "стэна". После третьего выстрела автомат, на счастье мое, заклинило.
Я одолел десять километров по ухабистой, полупроселочной дороге, в колымаге тряской и джипообразной, управляя одной рукой и говоря сидящей рядом блондинке, когда переключать передачу.
Помню, как умудрился вскарабкаться по крыльцу в приемную, попасть в кабинет главного врача, который (уверил седовласый Ларс) тоже помнил Зигмунда и не должен задавать лишних вопросов.
Больше не помню ничего.
- Эй, Мисти, - позвал я, с трудом разомкнув губы. - Неужто сиделкам положено вязать у страдальческого ложа?
- О, ты пришел в себя!
Проткнув клубок обеими спицами, серебристая блондинка отложила рукоделие и пересела со стула на краешек больничной койки. В отличие от гостиничных, кровать была приемлемо длинной и широкой.
- Лучше?
- Звонила в Осло?
- Да, по названному тобою номеру. Объяснила положение. Полиция, как и обещали, не появлялась, но тебя желает видеть американец. Пожилой, седые волосы, черные брови. Позвать?
- Сейчас, минуту... Опомниться дозволь.
- Спасибо, Хелм. Ты сохранил жизнь Линку.
- Ненадолго.
- Прости?
- Я рисковал жизнью вовсе не из любви к поганому Котко. Его следовало убрать вон из Норвегии живым и невредимым по соображениям высшей политики. По тем же соображениям надо было остановить Зигмунда, который умудрился испортить немало крови всем вокруг. Между прочим, осмелюсь предположить, Котко уже блаженствует в раю - это весьма сомнительно, или горит в аду - это было бы чересчур. Пожалуй, обретается в чистилище.
Читать дальше