Дональд Гамильтон - Тени

Я вскочил на ноги, не зная, что ожидать. Она прошла через гостиную обняла меня и крепко поцеловала, что еще более удивило меня. Мы расстались совсем не по дружески.

Я услышал в ушах ее голос, — играй же, черт тебя подери! Охрана — старомодная и болтливая. Не стой, как истукан! — Она отступила на шаг и сказала, не справляясь с дыханием: Мы разминулись, дорогой.

— Я пытался вернуться поскорее, но меня все время задерживали. Ты великолепно выглядишь, Оливия!

— Вот как? — она в замешательстве что-то, по-женски, поправляла в прическе. Я вспомнил, что она никогда раньше не поправляла прическу после поцелуя. — Как доехал, дорогой? — Наконец-то догадалась спросить она.

— Так себе. Над горами я почувствовал некоторую слабость, но все обошлось хорошо.

— Извини, что я не могла встретить тебя в аэропорту, но случились серьезные вещи. Автомашина за углом. Поехали. — Она взяла меня под руку и повела на солнечный свет. — Спасибо, Поль. — сказала она уже совсем другим тоном. — Некоторые здесь вели себя так, будто не верят, что у меня есть муж. Охрана введет их в курс дела — старых сплетниц. — Она рассмеялась. — Все-таки мне надо продвигать свою карьеру и поддерживать репутацию, теперь, когда я уже не секретный агент.

— Разумеется.

— Не хочешь ли осмотреть окрестности? Я не могу показать тебе нашу работу, но здесь имеется интересное оборудование такого высокого класса, как центрифуга для людей и вращающаяся комната, в которой они изучают проблемы равновесия.... Ну что, хорошее предложение, а, Поль?

— Что?

— Я хотела потом извиниться, но ты ушел.

— Извиниться? За что?

— За то, что тебе пришлось так тяжело. Той ночью. Помнишь. У меня была причина по которой я не могла раздеться перед всеми. Я не имею в виду те грубые слова, которые тогда произнесла. — Она заколебалась и посмотрела на меня с загадочным блеском в глазах. — А ты и в самом деле раздел бы меня?

— Да, — подтвердил я.

Она мягко улыбнулась. — Я рада. Я не люблю людей, которые говорят грубости, а поступают нерешительно. Я не люблю людей смешивающих чувства с бизнесом или работой. Но ты, все же, настоящее чудовище. И я рада, что снова могу видеть тебя, Поль. Правда, правда!

— Я тоже люблю тебя, доктор! Когда мы подпишем эти бумаги? — Конечно, хорошо обсуждать минувшие события, но кому-то надо же придерживаться порядка в разговоре.

Она смолкла и улыбнулась, — да, — сказала она, — конечно.

У нее по-прежнему был ее маленький черный "Рено", ей даже не удалось, как я заметил, накрутить на нем много километров. Я вспомнил и без лишнего напоминания пристегнул ремень. Она тронула машину с места, но после двух кварталов нам пришлось вернуться обратно, по приказу полисмена; церемония еще не закончилась. И на другой улице дела обстояли не лучше. Мы находились сбоку от плаца, но нам не позволили проехать вдоль него. Я слышал, как резко отдавались команды. Кадеты, или как их там еще, готовились пройти строем.

— Послушай, — сказал я. — Оставь здесь машину и давай посмотри. Мне нравятся парады.

Она смотрела без всякого энтузиазма, но я вытащил ее из машины и потащил на плац. Я быстро нашел место откуда можно наблюдать незамеченным. Они шли вдоль края плаца, прямо на нас, четверо в ряд, стройным шагом, со знаменем впереди. Военные зрители отдавали им честь. Я, то же, вспомнил и снял шляпу.

Оливия толкнула меня локтем, я посмотрел в направлении ее взгляда, там шел лейтенант Брейсуейт, среди других, мимо трибуны, в военной форме, красиво отдавая честь, когда проходил мимо флага. Он выглядел счастливым и довольным. Он опять был на своем месте.

Кадеты прошли мимо угрюмо глядя перед собой. За ними проследовал оркестр, исполняя марш "Звезды и полоски навсегда...". Все это выглядело затертым и несовременным. Может наступит время и вот так они пойдут прямо на танки в сопровождении оркестра, разумеется тактика будет несколько иная. Может вот так очень красиво, а может и оркестра никакого, совсем, не будет.

Флотские музыканты почти поравнялись с нами. Оливия хотела заткнуть уши, а я вспомнил, стоя на острове, об авианосце, купающемся совсем в других звуках и наблюдая, как истребители возносятся в воздух.

Я вспомнил, что чувствовал свое превосходство, в сравнении с молодыми пилотами и об их игрушках, шумно падающих на палубу, но теперь я пришел к заключению, что у меня был не очень крепкий базис, для такого чувства. Может они и не такие ловкие в применении к моей работе, но было время, когда я и сам не очень-то ловко исполнял ее, свою работу. И мне пришлось бы дьявольски тренироваться, чтобы сделать то, что они смогли бы однажды сделать, включая и Брейсуейта. Это была очень скромная мысль.