Дональд Гамильтон - Инквизиторы

Два огромных, покрытых вечными снегами вулкана, Истаксиуатль и Попокатепетль, - Спящая Женщина и Курящаяся Гора - проплыли под крыльями самолета, и внизу простерлось огромное плато Анауак, обрамленное высокими холмами и образующее высокогорную долину Мехико, где, по слухам, приютился город того же названия. Говорю "по слухам", ибо непроницаемое облако смога напрочь скрывало из виду мексиканскую столицу, бывший Теночтитлан, гордость императора Монтесумы, у которого Эрнандо Кортес и отобрал в итоге все царство заодно с жизнью.

Мы отважно пронизали дымные облака и удостоверились: Мехико на месте, никто его не разрушил снова.

Гостиница наша располагалась на бульваре Реформа. Вкатив кресло, содержавшее Рикардо Хименеса, в обширный вестибюль, я получил наставления от Франчески, с похвальным проворством распределявшей номера и багаж, доставил подопечного на этаж номер четыре и церемонно выгрузил.

- До завтра. Дик.

- Спасибо, мистер Фельтон.

- De nada, как мы выражаемся на беглом испанском.

Рикардо ухмыльнулся.

- Вы знакомы хотя бы с парой слов, чего не могу сказать о себе.

Да, парень знал, что делал, представляясь уроженцем севера. Полностью скрывать знание родного языка очень тяжело, но все же мыслимо. А вот уродовать родной язык убедительным образом сумеет лишь субъект, обладающий задатками лингвистического гения всех времен и народов. Рикардо предусмотрительно избрал вариант номер один: я не разумею ни аза.

- Если выучите слова cerveza и bano, - улыбнулся я, - затруднений не возникнет... Будьте умницей.

- А кем же еще прикажете быть в моем состоянии?

Он тоже улыбнулся, произнеся последнюю фразу, и я мысленно повторил: храбрости семейству Хименес не занимать.

- Сэм, разрешите вознаградить ваши труды хорошей выпивкой! - предложила Франческа. - У меня осталось немного шотландского виски, а виски в этих краях - мыслимый предел роскоши. Попробуйте купить: бутылка стоит ровно тридцать долларов.

Я расхохотался:

- Не люблю переводить драгоценные продукты, обладая вкусом неизощренным и неразвитым... Конечно, с удовольствием выпью. Только занесу к себе в номер все фотографическое оборудование, да руки с дороги вымою.

Когда я возвратился, дверь ее номера была распахнута.

- Заходите! Выпьем немножко, передохнем. Устала служить нянькой при толпе великовозрастных.

Франческа подняла стакан, протянула мне второй.

- Ну-ка...

- Вполне пристойно, - похвалил я. - Кстати, вы прекрасно управляетесь.

Она отозвалась не сразу. Отошла к окну, выглянула наружу, полюбовалась бульваром Реформа. Уже смеркалось, город вспыхивал миллионами огней, проносившиеся мимо автомобили зажигали фары. Франческа Диллман протянула руку и резко дернула свисавший с карниза шнур. Гардины зашелестели, двинулись, отгородили номер от окружающего шумного мира.

- Благодарю за комплимент, - негромко сказала женщина. - И за Дика Андерсона благодарю. Если начнете метаться и фотографировать, немедленно приставлю к нему кого-нибудь иного, не беспокойтесь. Но предупредите загодя.

- Конечно. Впрочем, я пока не чувствую себя слишком обремененным, а Дик очень славный субъект.

- Вы правы. Бедный! Так молод, и... Я ухмыльнулся: меж Рикардо и Франческой разницы в годах насчитывалось лет пять или шесть.

- Ужасно, бабушка, - промолвил я. Франческа вздрогнула. До сих пор мы разговаривали в рамках светской вежливости, как археолог Диллман и фоторепортер Фельтон. Фамильярная шутка прозвучала весьма неожиданно.

Молчание продлилось несколько секунд. Внезапно женщина вздрогнула, вернулась к занавешенному окну, выглянула в щелку между шторами. Залпом осушила стакан.

- Вы изумительно играете, Диллман, - подал я голос. - Но вот не понимаю, кого стараетесь обмануть: меня или же себя самого?

Франческа вскинулась было, но тут же обмякла, глубоко вздохнула и засмеялась.

- Актриса я, пожалуй, никакая. Насквозь видать, правда, Фельтон? Вы не ошиблись. Прошу: останьтесь, пожалуйста, на ночь.

Озадаченно рассматривая собеседницу, я полюбопытствовал:

- Но почему же именно я? Конечно, цену себе знаем: физиономия Адониса, телосложение Геркулеса, мозг Эйнштейна и фаллос бешеного быка... Принимаю вашу страсть как нечто самоочевидное и неизбежное, но все-таки: почему я, и с какой стати в первую же ночь после отлета? Вы, простите великодушно, вовсе не смахиваете на оголодавшую без мужского общества развратницу.

Улыбка на лице Франчески сделалась гораздо шире.