Чингиз Абдуллаев - Забытый сон

Сидящий в доме дежурный долго говорил с Фешуковой на латышском языке, не понимая, почему он должен пустить в дом посторонних людей. Он являл собой типичный образ несколько заторможенного прибалтийского парня, про которого обычно рассказывают анекдоты. Ему было лет двадцать пять, и он твердо знал, что нельзя пропускать посторонних в дом без разрешения хозяев.

— Извините, — вмешался Дронго. — Татьяна, может, вы скажете, что мы хотим навестить Березкиных или Кловиса?

— Кловиса нет дома, — пояснил дежурный, поняв, что говорит Дронго, — а Наталья Николаевна дома. Я ей сейчас позвоню. — Он поднял трубку внутреннего телефона и начал объяснять хозяйке квартиры на втором этаже, что к ней пришли какие-то незнакомцы. Она ничего не понимала, пока трубку не взяла Фешукова.

— Извините нас, пожалуйста, — сказала Татьяна, — мы приехали сюда по поручению Лилии Краулинь, супруги вашего бывшего соседа Арманда. Вместе со мной приехал известный эксперт по вопросам преступности. Мы хотели бы с вами поговорить.

— Поднимайтесь, — разрешила женщина, — передайте трубку дежурному, я ему все скажу.

Дежурный выслушал слова Березкиной и молча кивнул, показывая в сторону лестницы. Вместе с Фешуковой Дронго поднялся на второй этаж. Еще в прошлый раз он обратил внимание на старые длинные пролеты лестницы. Ступеньки были из мрамора. Если бы здесь появился посторонний и постарался бесшумно подняться наверх, то дежурный наверняка его услышал бы. Очевидно, раньше лестницу покрывала ковровая дорожка. На втором этаже справа находилась бывшая квартира Краулиня, за ней — дверь в квартиру Березкиных, а слева была квартира Эмиля Кловиса.

Они еще не успели подняться, когда дверь Березкиных открылась. На пороге стояла миловидная женщина лет пятидесяти пяти. У нее были зачесанные назад седые волосы, умное, интеллигентное лицо. На гостей она смотрела через очки. Женщина была в салатовом платье.

— Здравствуйте, — приветствовала она их, — поднимайтесь к нам. У наших соседей уже закончился ремонт, но там еще никто не живет. А Эмиль, по-моему, уехал на работу.

Они поднялись и вошли в квартиру. Повесив верхнюю одежду на вешалку, прошли в большую гостиную. Хозяйка села в кресло, показав им на диван.

— Садитесь, пожалуйста, — предложила Наталья Николаевна. — Чем я могу вам помочь?

— Вы давно живете в этом доме?

— Давно, — улыбнулась она, — я пришла в этот дом совсем молодой девочкой, как только вышла замуж, тридцать пять лет назад. Тогда еще были живы мои свекр и свекровь. И дом был немного другой. В некоторых квартирах жили генералы, в некоторых — известные ученые. Нашими соседями были два выдающихся врача, Кловис и Краулинь. На первом этаже жил актер Чирко. В общем, это был такой элитный дом, если можно назвать таковым жилище при советской власти, когда все были равны, — несколько иронично добавила она.

— И вы хорошо знали ваших соседей.

— Конечно. Мы раньше часто ходили друг к другу. Эмиль и Арманд росли буквально на наших глазах. Арманду было уже около двадцати, когда я сюда переехала, а Эмиль был совсем мальчиком, ему только исполнилось восемь лет. Их родители были очень известными врачами, только у Арманда не было матери, она умерла, когда он был совсем маленьким.

— Значит, вы хорошо знали Арманда?

— Кто его тогда не знал? Он был таким ярким, интересным, очень видным молодым человеком. По-моему, в него все были влюблены. И когда он женился первый раз на Визме, нас даже пригласили на свадьбу. Но уже тогда было понятно, что они слишком разные люди. Арманд веселился, громко смеялся, танцевал. А она сидела, сжав губы, словно на собственных похоронах. Разные группы крови, как сейчас говорят. Они вскоре развелись, хотя у них родилась дочь Лайма. Чудная девочка. Я помню ее с самого рождения. Сейчас она уже взрослая, у нее двое сыновей и прекрасный муж. Мы все очень любили Арманда.

— Вы поверили, что он совершил самоубийство?

— Не знаю. Я об этом много думала. Но если вы полагаете, что у нас в доме могли быть убийцы, то это не так. Я в тот день была дома и ничего не слышала, а ведь наша квартира рядом с их квартирой. Вы знаете, тогда было очень трудно именно «бывшим». Вы понимаете, что я хочу сказать? Бывшим функционерам партии и комсомола, бывшим сотрудникам госбезопасности и бывшим военным. В общем, всем «бывшим» было очень нелегко. По городу прокатилась волна самоубийств, которые продолжались вплоть до девяносто четвертого года. Некоторых бывших партизан и бывших офицеров КГБ даже судили, приговаривая к разным срокам наказания. Стали, не стесняясь, говорить, что коммунисты и фашисты были одинаковым злом для Латвии. Не стеснялись их сравнивать. Те, кто служил на стороне фашистов, стали получать пенсию наравне с теми, кто с ними боролся. Было много несправедливостей. Очень много. И не все с этим могли смириться. Мы тогда думали, что Арманд просто устал от всего этого.