Чингиз Абдуллаев - На стороне бога

— Хорошо, что сумели добраться сюда в такую погоду. Я думал, вы уже не придете. У нас в горах бывают похожие ураганы, но только зимой.

— Вы из Таджикистана? — понял Дронго.

— Да, — кивнул незнакомец. — Мы приехали сюда сегодня и попали под такой дождь. Я работаю заместителем руководителя налоговой полиции республики.

Моя фамилия Усманов. Рахман Усманов. А это мои друзья. Мой помощник Олег Шарай, — показал он на высокого худого мужчину лет тридцати, с длинной шеей и выпирающим кадыком. У помощника было квадратное белое лицо и немного выпученные глаза.

Второй спутник Усманова был постарше — лет сорока или около того. У него был абсолютно лысый череп, широкие плечи, мощные бицепсы — он казался борцом, недавно покинувшим ковер. На черепе красовался большой шрам, начинавшийся над правым ухом и заканчивающийся на затылке. Он стоял у окна, мрачно глядя на разбушевавшуюся стихию.

— Алтынбай Нуралиев, — представил его Усманов, — один из руководителей нашей оперативной службы. Мы приехали сюда в порядке обмена опытом с нашими азербайджанскими друзьями.

Нуралиев кивнул головой, ничего не сказав. Дронго прошел к столу и сел рядом с Усмановым. Рядом устроился Вейдеманис. Он тяжело переживал случившееся несчастье, словно сам был виноват в произошедшем. Отари и Мамука разместились на диване у камина.

Сверху спустился Семен Погорельский. Он был явно недоволен.

— У наших женщин истерика, — сказал он, обращаясь к Дронго, словно тот был старшим в их группе. — Они не хотят больше здесь оставаться, Требуют, чтобы мы отправили их вниз.

— В такую погоду? — спросил Дронго. — Вы же видите, что творится!

В гостиной снова появился Мехти. Он уже оделся в армейскую меховую куртку. На ногах: были тяжелые ботинки. В руках он держал винтовку.

— Я оставлю, здесь свое оружие, — сказал он; отставив винтовку в угол.

— Постараюсь вернуться пораньше.

— Может, мы пойдем с вами? — спросил Погорельский … Мехти с удивлением оглянулся на режиссера.

— Вы хотите пойти со мной?

— Не я лично, а наша группа.

— Женщины? — изумился Мехти. — В такую погоду? — У них сдают нервы, — пояснил режиссер. — Неужели ничего нельзя сделать? И мобильные телефоны не работают.

— Они, и в хорошую погоду здесь никогда не работали, — сказал Мехти, — поэтому не пытайтесь звонить. Лучше отдохните и подождите меня. Продукты есть на кухне. Вы можете попросить женщин, чтобы они приготовили вам ужин. Сейчас половина девятого. Я надеюсь, к двум или трем часам ночи мы вернемся. Может быть, даже раньше.

— При чем тут продукты? — разозлился режиссер. — О чем вы говорите? Нам нужно вниз, в наш санаторий. Там наша группа, неужели вы ничего не понимаете?

— Не понимаю, — искренне ответил Мехти, — извините меня.

По-русски он говорил хорошо, но с сильным акцентом.

— Чего вы не понимаете?! — закричал режиссер. — Мы не можем сидеть здесь и ждать, пока кончится дождь. Нам нужно вниз, в наш санаторий.

— У меня нет машины, — немного подумав, ответил Мехти. — И я не знаю, когда она будет, — добавил он, выходя из дома.

Наступило неловкое молчание.

— Проклятие! — прошипел Погорельский. В гостиную спустился Сергей Буянов.

Он вышел к мужчинам и молча сел на стуле в углу, недалеко от дивана.

— Что там с женщинами? — спросил Дронго.

— Ничего, — ответил Буянов. — Кажется, у Кати сдали нервы. Она плачет и требует, чтобы ее увезли отсюда.

— Наверное, боится дождя, — улыбнулся Усманов. — Кстати, мы знаем только ваши имена, а вновь прибывшие еще не представились.

— Да, конечно, — кивнул Дронго. — Это мой друг Эдгар Вейдеманис. А на диване сидят отдыхавшие вместе с нами Отари Квачадзе — он очень талантливый художник, я видел его картины — и Мамука Сахвадзе, он работает в налоговой службе Грузии.

— Значит, мы коллеги, — обрадовался Усманов. — Интересно, что мы случайно встретились именно здесь.

— Да, — кивнул Мамука, — очень приятно. Прямо маленький интернационал.

— Бывший Советский Союз, — засмеялся Усманов. — Мы с Алтынбаем таджики, хотя у меня мать узбечка. Мой помощник — украинец. Вы двое из Грузии, наши кинематографисты из России, а ваш друг, кажется, из Латвии, — сказал он, обращаясь к Дронго.

— Еще повар, он азербайджанец, — напомнил Мамука.

— Да, действительно, — кивнул Усманов. — Полный комплект.

— Я белорус, — вдруг сказал Погорельский, — а у Толдиной мама — полька.

— Ну вот видите, — развел руками Усманов, — все народы представлены.