Чингиз Абдуллаев - Символы распада

— Ты чего медлишь? — закричал Сириец и вдруг с ужасом понял, кто именно звонил водителю. Он попятился назад, парень шагнул к нему. Сириец с ужасом подумал, что, как на зло, у него сейчас нет оружия. Он хотел крикнуть, позвать стоявших у дверей квартиры людей, но крик застрял в горле. Парень сделал к нему несколько мягких шагов и резко ударил ногой в живот. Потом еще и еще раз.

От боли потемнело в глазах. Сириец хотел что-то сказать, но не смог, лишь усмехнулся, отталкивая от себя водителя. Как он раньше не замечал этого блеска в глазах парня, этой лютой ненависти. Он упал на ковер, задев стоявшую на столике антикварную вазу, которая с грохотом свалилась на пол. Кричать уже не было сил. Он зажал рукой рану, чувствуя, как из него уходит жизнь вместе с пульсирующей между пальцами кровью. Водитель наклонился над ним, вынимая нож, чтобы добить, и Сириец улыбнулся. Ему было тяжело дышать, но он увидел нечто такое, что заставило его улыбнуться.

Несчастный убийца не видел, как открылась дверь и в коридор уже врывались боевики Сирийца. Водитель поднял нож, но тут загремели выстрелы, и Сириец почувствовал, как убийца рухнул на него. И больше он уже ничего не чувствовал.

Тело водителя Мукашевича было найдено в зарослях кустарника, совсем недалеко от поселка. Его нашли примерно в половине восьмого утра. Двое ребят, спозаранку отправившиеся на рыбалку, обратили внимание на неприятный запах. Мимо этих зарослей проходили не раз, когда искали исчезнувшего Мукашевича, но никому не приходило в голову, что труп убитого может оказаться в этом месте. Утром за завтраком Земсков и Ерошенко хранили ледяное молчание, словно ничего не случилось. Последним, уже традиционно, на завтрак явился Дронго. Он уселся рядом с Машковым, поздоровавшись со всеми. У генерала Ерошенко было не просто хорошее, а очень хорошее настроение. Найденное тело убитого невольно подтверждало тот факт, что военнослужащие непричастны к хищению, а все было спланировано заранее. Он с трудом сдерживался, ему хотелось немедленно позвонить в Москву и доложить о найденном водителе. Но в Москве в это время стояла глубокая ночь, и он решил подождать несколько часов, а затем лично информировать министра о найденном теле прапорщика. Он уже позвонил командующему военным округом и рассказал о находке. В его устах это звучало почти как личная заслуга его самого и его людей.

Земсков, напротив, был в крайне подавленном и раздраженном состоянии. Во-первых, блестяще подтвердилась теория этого наглеца. Во-вторых, полностью рушилась версия о виновности исчезнувшего военнослужащего. Если Мукашевича убили, то его убийца находился где-то рядом, а это было опровержением версии самого Земскова о виновности Мукашевича, убившего двух ученых и сбежавшего из Центра. В общем, все рассыпалось как карточный домик.

— Нашли тело Мукашевича, — тихо сообщил Машков севшему рядом с ним Дронго.

— Угу. — Новость эта, кажется, не очень взволновала Дронго. Он невозмутимо продолжал есть.

— Вы слышите? — удивленно сказал полковник. — Сегодня утром нашли тело Мукашевича.

— Понятно, понятно, — спокойно кивнул Дронго, — у меня вчера был очень неприятный разговор с вашим генералом. Я просил разрешения ознакомиться с личными делами сотрудников Центра.

— И он, конечно, отказал? — догадался Машков.

— Разумеется. Пришлось звонить в Москву Потапову. Он ведь, кажется, первый заместитель директора. Представляю, как нервничал ваш генерал.

Дронго действительно вчера целых тридцать минут уговаривал Земскова разрешить ему ознакомиться с личными делами сотрудников Центра, но генерал категорически отказал ему. Тогда раздраженный Дронго позвонил в Москву и предложил Потапову выбор: либо ему разрешают взглянуть на личные дела интересующих его людей, либо он уезжает из Чогунаша. Он не знал, о чем говорили после этого Потапов и Земсков, но наконец после пяти часов вечера ему разрешили подключиться к компьютеру и затребовать интересующие его данные.

Именно поэтому Земсков сегодня нервничал больше других. После обнаружения тела Мукашевича получалось, что приехавший эксперт был прав, сумев определить, что водителя убили. Это было, пожалуй, скорее неприятное событие, и генералу очень не хотелось признавать свое поражение. Тем более что радость на лице генерала Ерошенко читалась весьма отчетливо. Завтрак уже заканчивался, когда Земсков громко спросил: