Чингиз Абдуллаев - Стиль подлеца

Они сидели в гостиной роскошной дачи президента компании. Все самые близкие, кроме хозяина, — Федосеев, Любомудров, Дронго.

— Он думает, что это его звездный час, — заметил Дронго, — если бы он знал, чем кончится нынешний вечер, он был так не усердствовал.

— Мы сами не знаем, чем кончится этот вечер, — раздраженно заметил бизнесмен.

Любомудров приложил палец к губам. В таком положении с Александром Михайловичем лучше не разговаривать и тем более не спорить, это адвокат уже давно понял.

Ведущий, продолжал сыпать обвинениями. Он упомянул и об аукционе, который должен состояться завтра утром. Но упомянул вскользь, лишь для того, чтобы подчеркнуть влияние компании Александра Михайловича на политическую и экономическую жизнь страны. Апофеозом его выступления стала пленка, демонстрация которой началась в пятнадцать минут десятого. Дронго, сидевший на диване, нахмурился, когда появились первые кадры. Александр Михайлович беспокойно заерзал в своем кресле. Даже Любомудров, сидевший на стуле, тяжело вздохнул. До этого Александр Михайлович слушал обвинения в свой адрес, сжав до белизны пальцы и чуть прикрыв глаза. Казалось, каждая фраза ранила его в сердце. Когда пошли любовные сцены, он застонал. Любомудров, видя состояние своего патрона, поднялся и, прихрамывая, отправился за стаканом воды и таблеткой валидола.

— Выпейте, Александр Михайлович, — сказал он, — это только первый раунд. Борьба еще не закончена.

Тот оттолкнул руку адвоката. Он задыхался, — словно ему не хватало воздуха. Расстегнул первые три пуговицы на рубашке, развязал и отшвырнул в сторону галстук.

— Черт возьми! — прохрипел он, не глядя на Дронго. — Мне действительно стоило с ними договориться! Нельзя было разрешать демонстрацию этой пленки! Нельзя! Я ошибся, что поверил вам. Теперь я разорен. Мало того, я для всех преступник.

Глядя на свои кульбиты в постели, он качался из стороны в сторону.

— Как я мог вам поверить, — почти стонал он, по-прежнему не глядя на Дронго.

— Потерпите, — холодно сказал тот, — все только начинается. Тем ощутимее будет наш контрудар.

— Ее же видят все наши служащие, все мои друзья, все знакомые, — застонал, вскакивая с места Александр Михайлович, — или вас они тоже купили? Как вы могли разрешить такое? Вы нарочно заманили меня в Москву, — добавил он срывающимся от ярости голосом, — теперь меня не выпустят из России. Меня арестуют прямо в аэропорту. И моя жена. Ей, наверняка покажут эту пленку. Господи, как я мог вам довериться…

— Успокойтесь, — крикнул Дронго, вставая с дивана и толкая бизнесмена в кресло, — я же вам сказал, что беру всю ответственность на себя. Успокойтесь и смотрите телевизор. Это только начало. Вы увидите продолжение фильма.

— Какое продолжение, — упал в свое кресло Александр Михайлович, — все кончено. Я труп. Никто не подаст мне руки. Я разорен. Они закроют компанию. Меня посадят в тюрьму. Я не смогу доказать, что пленка подделана.

— Может, вам лучше не смотреть? — предложил Федосеев.

— Нет, — упрямо сказал Александр Михайлович, — я должен досидеть до конца.

Он был сильным человеком. И упрямым. Именно эти качества приносили ему успех в том нелегком деле, которое теперь и в России называлось бизнесом. В отличие от всего мира, раньше в него вкладывали неоднозначный смысл — от мошенничества до организации убийств, от сокрытия налогов до лжесвидетельства, от коррупции до предательства. Заниматься бизнесом в России в девяностых годах — означало иметь надежную государственную «крышу», хорошие связи с преступным миром, устойчивую психику и стремление к успеху любой ценой. Заниматься крупным бизнесом означало быть готовым на любое преступление, на любую сделку во имя большой прибыли.

Наконец на пленке закончились эротические сцены и вновь явившийся в кадре ведущий с нехорошей улыбкой пояснил, что подобные нравы характерны для политической элиты страны, которая представлена компанией Александра Михайловича.

— Однако, — добавил он, — теперь вы увидите самое страшное. И самое важное в нашем репортаже. Мы показываем его вам не ради того, чтобы сорвать маски с лица моральных разложенцев. И не для того, чтобы уличить женатого человека в аморальных связях. Мы показываем вам этот репортаж во имя торжества справедливости, во имя торжества закона, — патетически закончил ведущий.

— Много говорит, — посмотрел на часы Любомудров, — можем не успеть.

— Успеем, — вздохнул Дронго, — у нас еще восемь минут.