Чингиз Абдуллаев - Резонер

Арзуманян убрал фотографию.

– Я не думал, что вы согласитесь, – тихо признался он. – Шел к вам, как к последней надежде. Я понял бы вас, если бы вы отказались. Помогать армянину после всего, что случилось с нашими народами…

– Если вы еще раз заговорите на эту тему, я спущу вас с лестницы, – неожиданно сказал Дронго, – хотя мне этого очень не хочется делать. Я помогаю человеку, а не представителю той или иной национальности. Хватит об этом. К тому же – мы с вами земляки.

– Да, – сказал Арзуманян, – вы знаете, я ведь знал друга вашей семьи. Николая Арташесовича Ереванцева. Мы с ним вместе росли в Армяникенде.

Армяникендом, или армянской деревней, в Баку называли место компактного проживания армян еще в начале двадцатого века. Человек, о котором шла речь, действительно был близким другом семьи Дронго. Много лет его родители дружили семьями Ереванцевых и Гольдманов. Это был тот самый Баку шестидесятых, который по праву называли «новым Вавилоном», когда смешение народов и наций давало изумительный эффект полифоничного, космополитичного города с неповторимой аурой и характером. В этом городе одновременно жили Ростропович и Ландау, Муслим Магомаев и Гарри Каспаров, десятки, сотни известных деятелей культуры, науки и искусства. Но все это было в прошлом. После известных событий в Баку семья Ереванцевых уехала в Чикаго. Дронго хорошо помнил супругу дядя Коли – Ольгу Феликсовну Абиль-заде. Немного полячка, немного украинка, немного еврейка, немного русская, она была удивительно похожа на Людмилу Гурченко. Тетя Оля была не просто красивой женщиной, но и одним из лучших адвокатов старого Баку. Ее первый муж был азербайджанцем, и именно от него ей досталась азербайджанская фамилия, которую после смерти мужа она менять не стала.

– Я их помню, – сказал Дронго, – увы, Леван. Старый мир разрушен. И наш город сильно переменился с тех пор. Кто-то уехал, кто-то умер. А оставшиеся доживают дни, ностальгируя по прошлому. Кто мог подумать, что все так кончится?

– У меня столько знакомых осталось в Баку, – признался Арзуманян. – Вы знаете, мне до сих пор больно вспоминать об этом. Сейчас я понимаю, что у нас не было шансов. Против нас было все – время, история, глупая прогнившая власть, ее беспомощность, авантюризм местных политиков, национализм наших дураков с обеих сторон. Я все понимаю. Но от этого не легче. Сколько вам лет?

– Сорок два.

– Мне сорок шесть. Значит, мы с вами росли примерно в одних условиях.

– Похоже, – печально согласился Дронго, – давайте договоримся: вы никому не расскажете о своем визите. Ни одному человеку. Куда вы сейчас едете?

– В больницу.

– Понятно. И еще одна просьба. Если обнаружите, что за вами наблюдают, сразу сообщите мне. Договорились?

– Пусть только сунутся. У меня есть оружие…

– Это крайний вариант. Соберите все нужные документы, я хочу посмотреть данные и по нефтяной компании, которая с вами работала, и по вашей. Вы можете дать мне телефон Гордеева?

– Я помню его, – Арзуманян назвал номер телефона.

И неожиданно спросил:

– А вы помните бакинского Гордеева? Его знал весь город.

– Конечно помню, – кивнул Дронго, – бывший полковник КГБ, директор старого Интуриста. Там собиралась вся бакинская элита. В ресторане звучали популярные мелодии, новые джазовые композиции. Когда я был мальчиком, меня туда водил отец.

– Спасибо вам за все, – вздохнул Арзуманян, протягивая руку, – я вам очень благодарен. И за то, что выслушали, и за то, что согласились. Спасибо вам. И насчет гонорара…

– Мы успеем обсудить этот вопрос, – перебил его Дронго.

– Да, конечно. Спасибо.

– Вечером я к вам приеду, – напомнил Дронго, – какой у вас адрес?

– Я не живу дома, – признался Арзуманян, – слишком больно. Давайте лучше встретимся у меня на даче. Если хотите, я пришлю за вами машину.

– Не нужно. Я приеду к вам на дачу. Давайте точный адрес. Вечером я приеду.

Арзуманян продиктовал адрес и поднялся.

Когда он ушел, Вейдеманис взглянул на Дронго.

– Вот такая история, – сказал Дронго, подходя к окну и открывая его шире.

Эдгар молчал.

– Ненавижу, – неожиданно произнес Дронго, – ненавижу, когда стреляют в детей. Я еще могу понять, когда взрослые мужики сводят счеты друг с другом. Но когда в детей…

– Я понял, что ты согласишься, по твоему лицу.

– Ты думал, что я мог поступить иначе?

– Нет.

– Скажи Лене Кружкову, чтобы проследил за ним. Арзуманян в таком состоянии, что его можно взять голыми руками.