Людвиг Мойзиш - Операция «Цицерон»

Однажды я встретил Элизабет в городе. Она несла большой сверток.

– Новое пальто, – сказала она с улыбкой. – Буду носить на пасхе в Будапеште.

В среду, накануне своего отъезда, она пришла в отдел и пробыла несколько часов. Работая над переводами, она весело мурлыкала про себя. Очевидно, она была очень благодарна мне за отпуск. Я начинал чувствовать, что, пожалуй, был немного несправедлив к этой девушке.

Элизабет заявила, что вернется обратно через неделю, считая сегодняшний день, что, хорошо отдохнув, она сможет серьезно заняться работой. Она обещала больше не причинять мне неприятностей, весело щебетала о своем брате и о том, с каким нетерпением ждет встречи с ним.

Я купил для неё билет до Стамбула. Как обычно, кассир заявил, что все билеты на этот поезд уже распроданы, и мне пришлось заплатить за билет двойную цену. Я с радостью сделал это и с удовольствием заплатил бы в три раза больше, только бы избавиться от неё таким легким способом.

Утром в четверг, то есть 6 апреля 1944 года, Элизабет пришла попрощаться со Шнюрхен и со мной. Сначала она подала руку Шнюрхен, пообещав ей привезти чудесное венгерское пасхальное яичко. Затем подошла ко мне и ещё раз поблагодарила за мою доброту. Я выразил желание проводить её на вокзал, но Элизабет просила меня не беспокоиться. Однако я оставил её билет дома. Кроме того, – но об этом я не сказал, – я хотел лично, убедиться, что она действительно уедет.

– В таком случае я не стану пока прощаться с вами, – сказала Элизабет, – ведь мы ещё увидимся перед отъездом.

Выходя из кабинета, она улыбалась. Это был единственный раз, когда я видел её счастливой.

В половине шестого я был на вокзале. Поезд уже стоял у перрона, хотя оставалось ещё почти полчаса до его отхода.

Фон Пален тоже был там. Он пришел на вокзал, конечно, не для того, чтобы проводить Элизабет, а чтобы попрощаться с испанским послом, который тем же самым поездом навсегда уезжал из Анкары. Я стоял у входа в вокзал, так как не хотел участвовать в этой полуофициальной беседе. В кармане у меня лежали билеты для Элизабет на самолет и на поезд.

«Почему эта несчастная девчонка не может явиться вовремя?» – подумал я, взглянув на часы. Впрочем, до отхода поезда оставалось ещё почти пятнадцать минут.

Я походил немного по привокзальной площади, а затем отправился обратно на перрон. Может быть, я не заметил, что она прошла и теперь была уже в поезде. Но её нигде не было видно.

За пять минут до отхода поезда я начал нервничать. Посол попрощался с испанским коллегой и пробирался к своей машине. У меня, очевидно, был взволнованный вид, так как, проходя мимо, фон Папен спросил:

– Она ещё не явилась, эта ваша Элизабет?

– Нет, господин посол.

– Хочет оставаться верной себе до конца, – сказал он и добавил: – Она, вероятно, явится, когда тронется поезд. Есть женщины, которые всегда опаздывают.

И он пошел дальше.

Элизабет не явилась. Поезд ушел без нее. С этим поездом уехал дипкурьер, в сумке которого лежало письмо, адресованное её отцу.

Теперь я уже не на шутку встревожился. Прямо с вокзала я отправился на квартиру, где она с недавнего времени жила с одной девушкой из посольства. Эта девушка открыла мне дверь, когда я позвонил.

– Где Элизабет? – спросил я.

Она ответила мне, что Элизабет уехала в три часа с двумя большими дорожными сундуками и чемоданом. Это показалось мне очень странным.

Я заглянул в её комнату, надеясь найти какой-нибудь намек на то, куда она могла скрыться. В комнате ничего такого не оказалось. Все комоды и шкафы были пусты. Казалось, она забрала с собой все, что у неё было.

Наконец, в одном из пыльных углов я обнаружил старое зимнее пальто Элизабет, это была единственная вещь, которую она не взяла с собой.

Теперь я был окончательно обескуражен. Я сел на её кровать и начал раздумывать, куда она могла исчезнуть.

Возможно, с ней произошел несчастный случай. Или, быть может, она покончила самоубийством? С Элизабет это могло случиться в один из её обычных приступов душевной депрессии. Где мне искать ее? И почему она забрала все свои вещи? После трех часов в этот день из Анкары не ушел ни один другой поезд, поэтому она всё ещё должна была находиться где-то в городе.

Я отправился обратно в посольство и рассказал фон Папену о происшедшем. Я редко видел его таким рассерженным.

– Вот что получается, когда мы берем на ответственную работу истеричных женщин, – сказал он.

Я молчал, а он ходил взад и вперед по своему кабинету. Время от времени он бросал на меня взгляды, в которых не было его обычной доброты. Затем он спросил: