Два совершенно позабытых воспоминания, но именно с них начиналась осмысленная жизнь ученого и разведчика Германа Ивановича Крыжановского. Ими же и заканчивалась. Почему так? Да потому, что в тридцатипятилетнем промежутке так и не нашлось исчерпывающих ответов на те два детских вопроса - ни с богом не пришел в согласие, ни с противоположным полом. А ведь уже начало приходить понимание духовных истин, да и любовь только-только проснулась… Поздно, истина с любовью так и остались несбыточными мечтами, ничего не осталось в этом мире. Ничего! А раз так, то и жалеть не о чем - это ведь так замечательно, когда можно не дышать…
Но прежде, чем лопается струна, связующая с навек покидаемым миром, чья-то сердитая и непреклонная воля останавливает рвущуюся вверх мятежную душу:
- Куда собрался, вредитель?! Столько бед натворил, и теперь наутек?! Да уж, мельчает человеческая порода! С каждым поколением кровь в жилах все жиже и жиже делается! Максимушку ядром в грудь приложило - и ничего, выдюжил, а этого снежком припорошило, и он уже сдается. А ну, дыши, гад! Дыши, кому говорю!!!
Голос в голове жжет адским огнем. Жжет так, что плавится лед, сковавший члены. И нет сил ослушаться - приходится повиноваться… Он делает вдох, и легкие натыкаются на острые концы изломанных ребер, придавленных сверху холодной снежной махиной. Но голос жжет сильнее боли и принуждает сделать еще один вдох, а потом еще один, и еще… Что там говорил осмеянный официальной наукой старик Вилигут? Жизнь зародилась в противоборстве льда и огня? Так это и есть истина: вот же он, всепожирающий огонь, горит внутри, а снаружи царит вечный холод. Откуда-то издалека пришло странное, чужое воспоминание: в пещере - сложенный из камней очаг, в нем еле теплится искра пламени, вокруг жмутся друг к дружке испуганные человеческие существа, а к стенам пещеры вплотную подступает километровая толща глетчера.
Но снаружи - не только лед, там есть кто-то живой. Его тяжелое дыхание слышится все ближе и ближе, из пасти исходит лютый смрад, с зубов капает слюна…, и вдруг теплый влажный язык облизывает Герману все лицо. При этом существо радостно скулит и повизгивает.
Издалека доносится голос, но не тот жгучий и властный, как тот, что прежде звучал в голове, а самый мелодичный на свете, тот, что принадлежит прекраснейшей из женщин по имени Ева:
- Что там такое, Сахарок? Неужели нашел? Действительно нашел! Молодец, мальчик, какой же ты молодец! Все сюда, он здесь! Заклинаю, скорее!
Страшная тяжесть спадает с груди, тьма и холод отступают и в лицо, что есть мочи, бьет ослепительный солнечный луч. Герман чувствует, как его тянут за шиворот вверх. Он хочет крикнуть во все горло, как кричит младенец, покидая утробу матери, но не может этого сделать. Даже глаза открыть не в силах. Все, на что способен - это только дышать, потому что так приказал голос.
Кто- то навис сверху, заслонив солнце…, нет, это не Сахарок -запах совершенно другой, очень приятный, но почему тогда слюна капает как у Сахарка? Ах, это не слюна - слезы. Как же хочется открыть глаза и узнать - чьи они, эти слезы, но ничего не выходит. Даже как-то странно: вывеску «СТОЛОВАЯ», которая за тысячи километров отсюда, разглядеть сумел, а то, что рядом, у самого носа - никак. Может, это Ева над ним плачет? Хорошо, если так…
…Пришел в себя он много позже и в другом месте. Первой мыслью было: «Жив!» Все случившееся помнилось до мельчайших подробностей, только понималось оно теперь иначе, чем когда лежал под снежной лавиной. Там он умирал, причем умирал в абсолютном соответствии с тибетской традицией - пребывая в полном сознании. Сейчас бы уже блуждал по какому-нибудь из уровней посмертного бардо, если бы не позвал назад голос.
Герман открыл глаза и обнаружил, что лежит на низкой лежанке в комнате, типичной для жилища тибетцев: в оконных рамах вместо стекол - полупрозрачная бумага, вдоль стен - лавки, на стенах - ковры, в углу - каменная печь. У изголовья, поджав под себя ноги, сидела Ева. Девушка не плакала - наоборот, поймав его взгляд, даже улыбнулась. Мягкая прохладная ладонь легла на лоб профессора.
- Ну, вот ты ко мне и вернулся! - сказала Ева.
- И долго отсутствовал? - хрипло спросил Герман.
- Со вчерашнего дня.
- Думал, прошло больше времени. Странно, почему нет боли?
- Это все местная тибетская медицина - не поверишь, чем тебя пользовали! Мазь на основе желчи и жира Йети - меня уверили, что от нее переломы срастаются прямо на глазах. Лежи, лежи, я фигурально выразилась!
Читать дальше