Сергей Донской - Дату смерти изменить нельзя

«А тебя на сколько?» – ехидно осведомился внутренний голос, которому, как всегда, было плевать на похмелье, мучающее Бондаря с утра.

Он встал, и в глазах зарябило от черных точек, будто по глади пруда прыснули головастики. Никаких головастиков или мошек, разумеется, не было. А были заметные мешки под глазами и порядком воспаленные веки. Бондарь убедился в этом, подойдя к зеркалу, из которого на него глянуло осунувшееся, плохо узнаваемое лицо. Рядом с уголками губ образовались горькие складки, насупленные брови упрямо отказывались принять какое-нибудь более нейтральное положение. Красавец, ничего не скажешь!

Бондарь укоризненно покачал головой. Отражение повторило это движение: мол, нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Продолжай в том же духе и полюбуйся собой эдак через месяцок-другой, товарищ Бондарь. Две пачки сигарет в день и бутылка водки на сон грядущий? Убийственная смесь. Долго ли протянешь в таком режиме?

Вряд ли, вынужден был признать Бондарь. При таком образе жизни слететь с катушек можно очень скоро. Во всем виновата проклятая «Гусарская баллада», которую, как назло, крутят по телевидению чуть ли не каждый вечер. Стоит немного пощелкать пультом, и на тебе: бродит по экрану девица печального образа, напевая: «Лунные поляны, ночь, как день, светла».

А если человеку невмоготу слушать про лунные поляны? Если ночь для него как раз беспросветно темна? Прошлая ночь. Нынешняя. Завтрашняя.

Бондарь в последний раз посмотрел на свое отражение, мрачно отметил свежий бритвенный порез на подбородке и хотел уж было вернуться за стол, заваленный папками, когда тишину кабинета прорезал телефонный звонок. Громкий, отчетливый, требовательный. Звонок, оповещающий о том, что на связь выходит начальство.

Наконец-то о капитане Бондаре вспомнили. Неужели конец конторским будням?

На этаже было чисто, тихо и безлюдно. Стремительно шагая по ковровой дорожке, Бондарь дошел до приемной начальника оперативного отдела, толкнул дверь и переступил порог.

Алтынникова, личная секретарша полковника Роднина, перестала клацать клавиатурой компьютера и расщедрилась на приветливую улыбку. Здороваясь, Бондарь постарался улыбнуться так же дружелюбно. Седая, но еще совсем не старая секретарша симпатизировала ему, и он отвечал ей взаимностью. Старался отвечать по мере сил и возможностей.

Но сегодня улыбка не возымела обычного действия.

– Приболели? – встревожилась Алтынникова.

– С чего вы взяли, Светлана Афанасьевна? – неискренне удивился Бондарь.

Глупый вопрос для человека, который пять минут назад созерцал свою похмельную физиономию в зеркале.

– Вид у вас… – не договорив, Алтынникова покачала головой.

– Зато вы выглядите на все сто! – поспешил сменить тему Бондарь, делая вид, что любуется зеленым в крапинку жакетом секретарши. – Отличная обнова, Светлана Афанасьевна. – Он выбросил вверх большой палец. – Вам идет.

Секретарша погрозила пальцем:

– Ах, Женя, Женя! То же самое вы говорили мне в прошлый раз. И в позапрошлый.

– Это свидетельствует лишь о том, что вы всегда выбираете красивые вещи, – нашелся Бондарь. – У вас безупречный вкус, Светлана Афанасьевна.

– Наверное, раз я проходила в этом наряде всю весну. – В глазах Алтынниковой промелькнула печаль. – Но все равно спасибо, Женя. И, прошу вас, непременно подлечитесь перед командировкой. На вас больно смотреть.

– Вот как? – опешил Бондарь. – Командировка? Куда?

– Прямиком на край света, – понизила голос Алтынникова. – Я уже заказала билеты на завтра. Будьте умницей, Женя. Примите ударную дозу таблеток, а перед сном не забудьте выпить чаю с малиной. У вас есть малиновое варенье?

– Да погодите вы со своим вареньем, Светлана Афанасьевна! Куда я вылетаю?

– Военная тайна, Женя. Я и так с вами чересчур разоткровенничалась. – Утопив кнопку переговорного устройства, Алтынникова сменила тон на официальный: – Капитан Бондарь прибыл, Василий Степанович. Впускать?

– Гнать пока рановато, – откликнулся из динамика металлический голос. – Пусть войдет твой капитан.

Переступив порог, Бондарь замер. Роднин в своем неизменном синем костюме с квадратными плечами стоял у окна, выходящего на Лубянскую площадь. Не оглядываясь, буркнул:

– Присаживайся.

И лишь после того, как Бондарь занял свое место за приставным столом, Роднин покинул свой наблюдательный пост и опустился в жалобно скрипнувшее кресло.

Встретившись с испытывающим взглядом начальника, Бондарь ощутил привычный холодок в груди. Он никогда не боялся начальства и тем более не лебезил перед ним, однако полковник Роднин внушал ему уважение, а настоящее уважение никогда не обходится без некого душевного трепета. Пусть даже тщательно скрываемого.