Уильям Голдман - Марафонец

В половине двенадцатого Сцель снова был на углу 91-й улицы и Мэдисон-авеню. Он не обнаружил ничего необычного, но это еще ни о чем не говорило. Если они дожидаются, когда он выйдет, если заговор существует, какая у него альтернатива? Да, деньги можно оставить здесь, но тогда к Рождеству у него не будет средств к существованию, да еще придется скрываться от правосудия. Незавидное положение.

Сцель отпустил такси и зашел в банк.

Ключ от банковского сейфа лежал у него в кармане, а номер сейфа геральдическим девизом был высечен в его сердце. Сцель быстро прошел к вывеске «Депозитные сейфы» и отправился дальше по стрелке – вниз по ступенькам, где увидел большие запертые ворота. За воротами шагал охранник. Сцель подошел к женщине, сидевшей за столиком у ворот. Средних лет, полная, но довольно милая негритянка.

– Мой ящик, – сказал Сцель и вытащил ключ.

Женщина удивленно посмотрела на него.

– Я думала, что знаю вас всех, но смотрю, новые люди подходят каждый день. Как вас зовут?

Сцель стал превращаться в немца. Если она опытная, работает давно, то должна знать его отца, у которого не было способностей к языкам – он не смог избавиться от немецкого акцента до самой смерти.

– Кристофер Гессе. Я доверенное лицо. Мой отец, – Сцель произнес «отесс», – депоссит написан на его фаммилия. – Он улыбнулся негритянке.

– А, старый масса Гессе, – негритянка произнесла фамилию именно так. – Так вы его парень. Ни разу вас не видела. Это необычно – посылать доверенное лицо после стольких лет. – Она все еще смотрела на него с подозрением.

Почему у него так колотится сердце? Что она знает?

– Он умер, – объявил Сцель.

– Бог ты мой, какая печальная весть. – Негритянка выпрямилась на своем стуле.

– Да, это ессть ошень пешально.

– Да нет, я о другом, – сказала она, – понятно, я тоже сожалею, но видите ли, у нас существует закон, по которому в случае смерти вкладчика вклад опечатывается до того, как он будет осмотрен адвокатами.

Сцель стоял и моргал.

– Так что, поймите, я не могу впустить вас.

Да, неприятности действительно приходят по три подряд.

– Да вы присядьте, мистер Гессе.

– Пошалуста, – выдавил Сцель и начал плакать, слезы полились по лицу.

– Я не могу ничем помочь, мистер Гессе, закон дурацкий, но он существует, и я обязана исполнить его.

– Пошалуста, фы говорить слишком быстро, – Сцель устало опустился в кресло, закрыл лицо руками. – Только еще три недели...

– Я не могу понять вас, мистер Гессе.

Сцель взглянул на нее влажными голубыми глазами.

– Только еще три нетели, и мой отесс умер. Врачи так сказаль. Рак, они говорить. Я прошу. Пошалуста. Пошалуста. Только он оставаться в мой семья, дайте ему жить еще, пошалуста, больше чем три нетели.

– О, так это совсем другое дело, – сказала негритянка. – Если он только болен, то конечно вам можно зайти. – Она быстро оформила ему пропуск и велела охраннику: – Джордж, проводи молодого мистера Гессе к его сейфу. – Сцелю она сказала: – Дайте Джорджу ваш ключ, мистер Гессе, что же вы.

– Спасипо, – отчеканил Сцель, протянув сквозь решетку ключ. После многочисленных замочных щелчков ворота наконец открылись, и Сцель прошел вслед за охранником в зону сейфов.

– Желаете отдельную комнату? – спросил охранник.

– Пошалуста.

Охранник вставил ключ в замок, достал другой, вставил его во второй замок, повернул их по очереди, вытащил большую коробку. Потом Сцель прошел за охранником в комнату. Охранник поставил коробку на пол. Сцель поблагодарил его. Тот кивнул и вышел.

Как ребенок на Рождество, Сцель осторожно поднял и встряхнул коробку в предвкушении приятной тяжести.

Коробка оказалась легкой как пушинка.

Сцель откинул крышку.

В коробке ничего не было, кроме кофейной банки. Одна большая банка кофе «Мелитта», и все. В ярости Сцель рванул крышку с этой чертовой банки.

И посыпались бриллианты.

Сцель решил, что ему лучше сесть. Банка была заполнена доверху. Сколько их там? Сцель высыпал содержимое банки на дно коробки.

Звук получился громче, чем он рассчитывал, поэтому Сцель быстро закрыл коробку крышкой, на случай, если вбежит охранник. Успокоившись, он открыл коробку и стал разбирать бриллианты. Меньшие были размером с резинку на карандаше, и Сцель задумался, по сколько же они карат. Видимо, каждый больше трех. Еще несколько дюжин камней были размером с ноготь большого пальца.

Потом шли большие камни.

Много – размеры с орех-пекан, несколько – с грецкий орех. А этот, размером с кулачок ребенка, – Сцель не мог выпустить их из рук. Он вдруг вспомнил лицо давно умершей хорошенькой женщины, хрупкой и молодой, кузины, как она сказала, Ротшильдов. «А этого хватит, – спросила она, – этого достаточно?»