Александр Лукин - Беспокойное наследство

Заметив, что директор приостановился, видать, обдумывая следующую фразу, Геннадий Сергеевич сказал:

— Извините, что перебиваю, но вот вы упомянули группу Шлейфера. Как вам тогда удалось выкарабкаться? В общих-то чертах я, конечно, слышал про эту историю, а подробностей узнать не пришлось. У вас, я вижу, все равно пауза получается, — может, расскажете? Если, конечно, это вам не помешает, с мысли не собьет…

— С удовольствием! Такие, как сказать, эпизоды… Даже в таком вот положении… — Евген Макарович беззащитно развел руками.

И Пивторак рассказал, как группу Шлейфера, после взрыва комендатуры на улице Энгельса, бывшей Маразлиевской, захватили по доносу предателя, как сигуранца бросила их в тюрьму, как распихали всех по разным камерам и мучили несколько суток подряд. Как однажды на рассвете в камеру, где сидел он, Пивторак, и где заключенных было набито, словно сельдей в бочке, — лежали вповалку на полу и поворачиваться можно было только всем сразу, по команде, — как в эту камеру ворвался пьяный конвой, и щеголеватый офицерик, перетянутый в талии, словно портовая девка, водя по бумажке фонариком, стал выкликать фамилии — человек тридцать или побольше выкликнул. И Пивторака тоже. Как его, Пивторака, вдруг резанула сумасшедшая мысль: не отзываться! Промолчать! А вдруг… И как сыграла ему на руку дуреха-судьба: увел конвой всех, кто отозвался, и больше никто их не видел, а он, Пивторак, — остался.

— Какие люди бывают! — сказал Евген Макарович, и голос его дрогнул. — Ведь многие в камере меня знали — что в лицо, что по фамилии. И среди тех, кого увели, — тоже знакомые были. А ведь никто, никто, как сказать, не заикнулся. На смерть шли — и не выдали. Вот какие советские люди, гражданин следователь… Уж после войны я узнал, что в тот день и товарища Шлейфера и всю нашу группу показнили. — Он замолчал, и вдруг у него вырвалось, словно помимо воли: — А теперь я думаю, сидя в камере: зря и тогда не отозвался! Не было бы мне сейчас такого, как сказать, позора!

— Ну ладно, — сказал Рублев, — не стану вам больше мешать — дописывайте.

Евген Макарович коротко вздохнул и снова взялся за перо.

Зазвонил телефон.

— Рублев слушает, — сказал Геннадий Сергеевич в трубку. — Хорошо. — Он опустил трубку и опять стал мерить свой кабинет шагами — взад-вперед, взад-вперед.

Наконец Пивторак поставил последнюю точку и положил ручку.

— Вот, — сказал он, — я кончил. — Он рукавом отер пот со лба и извиняющимся тоном, жалко улыбнувшись, пожаловался: — Очень погода жаркая.

— Ладно, Пивторак, — сказал Геннадий Сергеевич, усаживаясь за стол, — подпишите — и на сегодня хватит. — Он нажал кнопку звонка.

Появился дежурный офицер. Но Рублев молчал, словно раздумывая…

— А что, Пивторак, если я задержу вас еще немного?

Евген Макарович опять развел руками — мол, воля ваша! — и чуточку фамильярно, по-свойски улыбнулся.

— Отлично, — сказал Геннадий Сергеевич и повернулся к дежурному: — Пригласите, пожалуйста, Лиферова.

— Слушаюсь.

В кабинет вошел плотный, коренастый седой человек в чесучовой морской тужурке с широкими золотыми шевронами на рукавах.

— Присаживайтесь, пожалуйста, товарищ Лиферов, — пригласил Рублев, и Лиферов сел напротив Пивторака.

Все трое молчали Пивторак не выказал особого интереса, но Геннадий Сергеевич понимал, что тот в эти минуты лихорадочно ворошит память: кто ты, зачем здесь? Видел ли я тебя раньше? Где? При каких обстоятельствах?

— Евген Макарович, вам знаком этот человек?

Тот покачал головой:

— Нет.

— Вы уверены? Посмотрите внимательней.

Пивторак послушно скользнул равнодушным взглядом по желтоватой, блистающей шевронами тужурке моряка, по лезвию-складке белейших брюк, по сияющим туфлям, посмотрел в лицо — твердо очерченное, прорезанное у губ глубокими морщинами и все же молодое, с жестковатыми голубыми глазами, и снова покачал головой:

— Нет, не видел его никогда…

— А вы, товарищ Лиферов, тоже впервые видите гражданина?

— Видел неоднократно, — прозвучал суховатый голос.

Евген Макарович сделал удивленную гримасу.

— При каких обстоятельствах? — спросил Рублев.

— Перед войной я учился в мореходке, часто бывал в порту. А он в то время работал в отделе кадров управления порта. На практику нас однажды оформлял.

— Был такой случай, Пивторак?

— Вполне, как сказать, возможно, — отвечал Евген Макарович. — Входило в служебные обязанности. Лично гражданина Лиферова, — он мотнул головой в сторону моряка, — не помню. Сколько ихнего брата через мои руки прошло! И сколько, как говорится, лет миновало! Себя, не будь зеркала, и то б, как сказать, не признал.