Владимир Ишимов: В тишине, перед громом

С этого номера «Смена» начинает печатать повесть Владимира Ишимова и Александра Лукина «В тишине, перед громом».

А. Лукин — один из старейших чекистов, известен читателям как автор повестей, рассказов и очерков о советских разведчиках. В Великую Отечественную войну А. Лукин был заместителем по разведке Героя Советского Союза Д. Медведева, командира прославленного особого отряда, действовавшего в гитлеровском тылу.

Повесть «В тишине, перед громом» основана на событиях сложной операции, проведенной советскими контрразведчиками-чекистами в начале тридцатых годов, в которой участвовал и сам А. Лукин.

Отдельной книгой под названием «Обманчивая тишина» повесть выходит в издательстве «Молодая гвардия».

Если бы можно было начертить график, который бы показывал, как креп престиж СССР во всем мире, то мы увидели бы, что в 1933 году кривая этого графика резко взметнулась вверх: внутренние успехи страны тотчас отражаются вовне. Залы международных конференций бывали переполнены до отказа в те дни, когда там выступал нарком иностранных дел Советского Союза Максим Максимович Литвинов. «Чтобы понимать внешнюю политику Советского Союза, — спокойно и веско говорил нарком, — необходимо знать, что ее осью всегда был и есть мир...» И к его словам, к его предложениям, затаив дыхание, прислушивались капитаны политики во всех столицах мира.

Новый президент Соединенных Штатов Франклин Делано Рузвельт предложил председателю ЦИК СССР Михаилу Ивановичу Калинину установить между обеими странами дипломатические отношения. Так самая могущественная капиталистическая держава признала наконец первое государство рабочих и крестьян.

Но 1933 год принес миру и события совсем иного толка. 30 января фюрер нацистов Адольф Гитлер-Шикльгрубер стал рейхсканцлером Германии. И хотя первое время гитлеровская клика делала все, чтобы обмануть народы и изобразить себя сонмом ангелов-миролюбцев, все здравомыслящие и трезвые люди понимали: Гитлер — это война. Лучше всего это видели в нашей стране. И делали выводы.

Люди, которым страна доверила оберегать свой покой, свой напряженный труд, свою жизнь, понимали, что наступило серьезное время. Красную Армию вооружали новейшим оружием — танками, самолетами, пушками; разрабатывали новейшую тактику боя; высшие командиры готовили планы отражения и разгрома агрессора, откуда бы он ни напал.

Но первыми вступили в бой с врагом чекисты. В незримый и неслышный бой. Потому что война, знали они, раньше всего начинается на невидимом фронте. Потому что фашизм, собираясь напасть, знали они, раньше всего пошлет к нам своих лазутчиков. Ибо нет войны без разведки. Гитлер захочет основательно подготовить свой удар, нанести его не вслепую, ослабить нас, обречь на поражение еще до первого выстрела.

Итак, тысяча девятьсот тридцать третий год. Лето. Июль...

Далеко позади осталась Одесса, и тихая улица Энгельса, и красивый бывший особняк миллионера Маразли, где помещается областное управление ГПУ. Но всю дорогу мне казалось, что товарищ Лисюк из своего просторного пустого кабинета на втором этаже особняка неотступно смотрит нам вслед. И взгляд его повторяет: «Имейте в виду, какая на вас ответственность. Лично на вас...».

Я отгонял мысли об этом. Хотя кошки скребли на душе. Я знал, что прав.

Наш «газик» стремительно несся по шоссе. Гена Сокальский выжимал из пятнадцатисильного двигателя все двадцать пять полновесных лошадиных сил. Ветер рвал с нас нахлобученные по брови кепки. На правых крутых виражах меня нещадно вжимало в мощное Генино плечо. Когда машина резко брала влево, я ждал, что тот же закон физики швырнет Гену на меня. Но Гена сидел монолитом, прикипев руками к баранке. Ему было не до центробежной силы. Он вел машину.

Мы спешили в Нижнелиманск. Мы спешили в Нижнелиманск, потому что там ничего не случилось.

— Вечно у вас фантазии, товарищ Каротин.

Лисюк сложил сочные губы в улыбку и глядел в чистый лист бумаги.

Меня, по правде говоря, смущала эта манера нашего нового начальника: улыбается, но на тебя не смотрит. А ведь в невежливости Семена Афанасьевича никто не упрекнет. Едва переступишь порог его кабинета, сразу же широким жестом укажет на кресло, к фамилии обязательно прибавит «товарищ», а уж с «вы» на «ты» и подавно не собьется. И всегда ровен, спокоен, благожелателен. Прямо-таки непробиваемо благожелателен. А вот на тебя не смотрит... Неприятно. Но в конце концов что поделаешь — начальство, как маму и папу, не выбирают.