Чингиз Абдуллаев - Смерть под аплодисменты

– Но рапира побывала в руках Морозова и Шункова, – напомнил Дронго.

– Вам и это успели рассказать, – нахмурилась Ольга Сигизмундовна. – Это грязные слухи, я даже не буду их комментировать.

– Простите, я ничего не понял. Какие слухи? Я ничего не знаю.

– Не лгите. Об этом говорят все в нашем театре.

– Честное слово. Я не собираю сплетни, я всего лишь интересуюсь подробностями этого несчастного случая.

– И вам ничего не говорили про Шункова?

– Абсолютно ничего, – почти искренне ответил Дронго. Он вспомнил, что Нина Зайдель говорила ему о том, что Шунков является протеже известной актрисы. Но об этом он сейчас не имеет права вспоминать.

– В таком случае все не так плохо, как кажется, – усмехнулась Шахова. – Я полагала, что грязные сплетни всегда распространяются первыми.

– О Шункове?

– Конечно. Он ведь очень красивый молодой человек. Такое необычное совмещение европейского и азиатского стандартов. Мне нравится его манера игры, его талант, его молодость. Но у нас ничего не может быть, – в этот момент у нее дрогнули глаза, и Дронго привычно отметил, что она, кажется, лжет, – это невозможно. Он всего на несколько лет старше моего сына. – Она отвела глаза, дотронулась рукой до лица, словно непроизвольно закрывая рот, и теперь Дронго был абсолютно убежден в том, что она лжет.

– Вы очень красивая женщина, – сделал он комплимент своей собеседнице, – и великолепная актриса. Неудивительно, что молодые люди могут в вас влюбляться. По-моему, это нормально. Я не знаю ни одного человека, который не восхищался бы вашей игрой в фильме «Сотвори себе мир». Вы там были просто великолепны.

Он провел все утро за компьютером и знал, какие роли она играла в молодости. Шахова улыбнулась. Ей было приятно слышать подобные слова. Но он говорил почти искренне. В молодости, четверть века назад, она действительно считалась одной из самых красивых актрис своего поколения. Даже сейчас, в сорок восемь лет, она выглядела очень неплохо и вполне могла влюбить в себя тридцатилетнего молодого человека.

– Спасибо, – ответила Ольга Сигизмундовна, – я даже не предполагала, что среди наших сыщиков попадаются такие эстеты. Теперь буду знать. Какие у вас еще вопросы?

– Вы сами сказали о сплетнях, которые расходятся кругами вокруг известных людей, – напомнил Дронго, – поэтому у меня к вам будет не очень этичный вопрос. Прошу заранее меня извинить, если вам неприятно на него отвечать.

– Что за вопрос? – Теперь, когда он сделал ей комплимент, она готова была ответить и на такой.

– Простите еще раз. Но в театре обратили внимание, что вас не было на похоронах Зайделя. Ни вас, ни вашего сына. Извините, что спрашиваю вас об этом. Просто для того, чтобы прекратить всякие сплетни и слухи. Возможно, вы были, но вас просто не заметили.

Последняя фраза была ошибкой. Он слишком поздно это понял. Она нахмурилась.

– Меня нельзя не заметить, – несколько раздраженно произнесла Шахова, – но нас действительно там не было. Ни меня, ни моего сына.

Он молчал. Нужно было спросить «почему?», но он молчал, понимая, что неосторожным вопросом может лишь усугубить ситуацию. Нужно было дождаться, когда она сама захочет выговориться. Молчание длилось секунд пятнадцать.

– Он вообще никогда не занимался своим сыном, – отрывисто сообщила Ольга Сигизмундовна, – не видел его с детства. От алиментов я отказалась сразу и навсегда. Мне не нужны были его подачки. А он за столько лет даже не захотел увидеть своего сына, узнать о его успехах. Разумеется, и мой сын так же относился к своему биологическому отцу. Я заменила сыну и отца, и мать. Он так и записан в паспорте – Шахов Эдуард Сигизмундович. Отчество у него от моего отца, который формально усыновил моего сына. И я не хотела, чтобы Эдуард приходил на похороны человека, который за четверть века так и не нашел времени поинтересоваться, как живет его сын. Это могло быть воспринято как прощение, а такие вещи не прощаются.

– Я вас понимаю, – вздохнул Дронго.

– И сама я тоже не могла прийти, иначе бы сын не понял и не простил меня. Кроме того, я обязана думать и о своем нынешнем супруге. Наверное, ему было бы не очень приятно такое подчеркнутое внимание к моему бывшему супругу, пусть даже так нелепо погибшему. И я решила не ходить на похороны, чтобы не давать повода для дальнейших сплетен. Представляю, с каким нетерпением ждали меня фотокорреспонденты. Одна желтая газета даже написала, что они прождали два часа, чтобы сделать мои снимки у гроба покойного. Такие стервятники! Но я им просто не позволила устраивать шоу из смерти Натана Зайделя. Он был хорошим актером и не очень хорошим мужем и отцом. Но он умер, и эта история закрыта. Раз и навсегда. У вас есть еще что-то? Кажется, вы задали слишком много личных вопросов, которые не имеют никакого отношения к смерти Зайделя. Надеюсь, что вы хотя бы не корреспондент какой-нибудь желтой газеты?