Олен Стейнхауэр - Турист

— Мне нужен перерыв, Том.

— Считай, получил отпуск. Твоим контактом будет Энджела Йейтс — она работает в офисе Додла. Ты ее знаешь. Потом можешь задержаться и отдохнуть.

Грейнджер еще что-то говорил, как всегда объясняя задание с минимумом деталей, а у него вдруг ни с того ни с сего разболелся желудок. Боль была острая и не унялась до сих пор.

Если непреложный закон бытия есть продление оного, то не следует ли рассматривать противоположное как своего рода преступление?

Нет. Признание самоубийства преступлением означало бы, что природа различает добро и зло, когда в действительности ее заботит лишь поддержание равновесия.

Может быть, дело именно в этом, в нарушении баланса. Он просто съехал, соскользнул на краешек коромысла. Такое вот до нелепости неуравновешенное создание. И с какой стати Природе одаривать его своими милостями? Разумеется, она тоже желает его смерти.

— Сэр? — Крашеная блондинка стюардесса вежливо улыбнулась. — Ваш ремень.

Он растерянно моргнул.

— А что такое?

— Пристегнитесь, пожалуйста. Мы заходим на посадку. Это ради вашей безопасности.

Он едва не рассмеялся, однако пристегнулся — не спорить же. Потом сунул руку в карман, достал белый конвертик с купленными в Дюссельдорфе таблетками и проглотил две штуки декседрина. Жить или умирать — это одно, но сейчас от него требовалась максимальная собранность.

Швейцарский бизнесмен наблюдал за соседом с откровенной подозрительностью.

Миловидная круглолицая брюнетка за поцарапанным пуленепробиваемым стеклом смотрела так, словно ждала именно его. Он попытался представить себя на ее месте. Что она видит? Наверное, обратила внимание на большие руки. Пальцы уже немного дрожали после декседрина, и если она заметит это, то, может быть, подумает, что он подсознательно исполняет какую-нибудь сонату.

Он протянул потрепанный американский паспорт, пересекший больше границ, чем иные дипломатические. Может, примет его за гастролирующего пианиста. Чуточку бледноват, слегка вспотел после перелета. Покрасневшие глаза. Скорее всего, заподозрит авиафобию, боязнь полетов.

Он выжал из себя улыбку, чем стер с лица брюнетки выражение профессиональной скуки. Вообще-то она и впрямь была мила, и он хотел показать, что рад столь приятному приему.

Паспорт поведал брюнетке немногое: рост — пять футов, одиннадцать дюймов, родился в июне 1970-го — тридцать один год. Пианист? К сожалению, род занятий в американских паспортах не указывается. Брюнетка посмотрела на него внимательно и заговорила с легким, выдававшим неуверенность акцентом.

— Мистер Чарльз Александер?

Он поймал себя на том, что озирается по сторонам — паранойя в чистом виде, — и улыбнулся еще раз.

— Верно.

— Вы по делам или в качестве туриста?

— Я турист.

Брюнетка подержала паспорт под ультрафиолетовой лампой и, взяв штемпель, приготовилась сделать отметку на одной из немногих чистых страничек.

— Надолго в Словению?

Мистер Чарльз Александер улыбнулся ей ясными зелеными глазами.

— На четыре дня.

— Если хотите отдохнуть, стоит задержаться по меньшей мере на неделю. Здесь много достопримечательностей.

Еще раз блеснув улыбкой, он качнул головой.

— Возможно, вы и правы. Посмотрим, как сложится.

Получив ожидаемые ответы, брюнетка приложила штемпель и протянула паспорт.

— Добро пожаловать в Словению.

Он прошел через багажный зал, где пассажиры, прилетевшие тем же рейсом Амстердам — Любляна, еще скучали с пустыми тележками возле пустой карусели. Никто не обращал на него внимания, и он перестал вертеть головой, словно обкурившийся ишак. Причиной нервозности были боль в животе и декседрин. Таможенников на месте не оказалось, и он прошел прямиком к автоматически открывшимся перед ним стеклянным дверям. Небольшая толпа встречающих, колыхнувшаяся было при его появлении, тут же утратила интерес, признав в нем чужого. Он ослабил галстук.

В последний раз Чарльз Александер приезжал в Словению несколько лет назад, и тогда его звали… как-то по-другому, но то имя было таким же фальшивым, как и нынешнее. Тогда страна еще праздновала победу в десятидневной войне, позволившей ей выйти из состава Югославской федерации. Приютившаяся под боком у Австрии, Словения всегда ощущала себя чужой в том сшитом на скорую руку объединении, нацией скорее германской, чем балканской. Остальная Югославия обвиняла словенцев — и не без основания — в снобизме.