Николай Атаров - Смерть под псевдонимом

Что же случилось здесь полчаса назад?

Болгарский солдат шепотом позвал майора.

— Кто был в доме? — спросил Котелков.

— Старуха. Больше никого. Она спятила, что-то бормочет.

Вслед за солдатом майор сбежал по крутой лестнице в кухню. Горный поток шумел под открытым окном, возле которого на низенькой скамеечке сидела старуха в черной шали. Она не замечала толпившихся в кухне солдат.

— Вот так гости… — оцепенело твердила она. — Вот так гости…

— Что говорит? — спросил у болгар Котелков.

— Бессмыслица, — ответил Славчев. — Не разберу, при чем тут…

— Вот так гости… — внятно твердила пораженная ужасом старуха. Гортанно и резко звучал ее голос.

В свете фонарика Котелков увидел, как подагрической рукой она поправила седую прядь.

— Послушай, мама, — тронул ее за плечо Котелков. — Ты не бойся, рассказывай. Мы — русские.

Старуха обратила на него застывший взгляд.

— Вот так гости. Они искали подковы. Я слышала: «Пять подков!.. Бързо, бързо… быстро!» Потом стали двигать стульями, как будто подметали пол. Потом — выстрел. Они пробежали по лестнице: один, за ним другой… Вот так гости…

— Ты их узнала, мама? — допытывался Котелков. — Это были болгары или…

Но, видимо, ужас мешал ей ответить членораздельно. В тишине снова стал слышен ропот горного потока.

— Вот так гости… — бормотала старуха.

Нет ничего прелестнее болгарских городков на рассвете, когда вчерашняя пыль улеглась, и горы чисты над крышами, а в палисадниках благоухают розы, и качают своими пушистыми головками астры, и даже конское ржанье просыпающихся солдатских обозов не нарушает этой простодушной прелести.

Едва светало, когда Шустов растолкал во дворе шофера радиостанции и поднял полковника Ватагина. Они выехали еще до того, как на дорогу вытянулись колонны грузовых машин, минометные батареи и конные обозы.

С походной радиостанцией полковник теперь не разлучался. И младший лейтенант Шустов рядом, в машине, — с ним веселее. Удивительный человек этот Славка: и отважный воин, и в то же время потешный юнец! На Миусе он спас бетонный мост: влетел на него на мотоцикле под огнем противника, когда до взрыва оставалось секунд двадцать, и затоптал бикфордов шнур. Потом спрашивали его — он и сам не знал, как это случилось. Но числилось за ним и много смешного: однажды он впотьмах принял тол за мыло и отдал хозяйке на стирку кусочек взрывчатки. Офицеры часто дразнили его: «Ну как, мыло не кончилось? Не смылил?» На это Славка не обижался. Щеголь он был отчаянный, и хотя перестал носить планшет и спрятал финку с янтарной рукоятью, но перед каждым рейсом надраивал до полного блеска свои шевровые сапоги.

Особенно хорош бывал Шустов в дни больших передвижений, когда штаб фронта снимался с насиженного места и делал бросок вслед за войсками. В такие дни полковник Ватагин усаживался рядом с адъютантом, выкидывал из памяти показания разных перебежчиков, парашютистов, диверсантов, делался ленивым и сговорчивым: вези! Машину надо подтолкнуть — грузно вылезет из кабины, плечом толканет… силен!

По молодости лет Шустов не догадывался, что сам он со своим шумным ребячеством время от времени просто необходим Ватагину, что тот отдыхает в его компании и от утренних бумаг, и от бесконечных телефонных переговоров, и от ночных поездок в Военный совет.

Шустов знал на фронтовой дороге всех шоферов, всех регулировщиц. За баранкой, особенно в населенных пунктах, ему было трудновато из-за девушек-пешеходов; с риском для жизни он провожал взглядом каждую мало-мальски привлекательную девчонку и, заметив внимание полковника, говорил доверительно: «Предпочитаю блондинок, слегка склонных к полноте…» Ватагин догадывался, что за внешней развязностью Шустова скрывается самая настоящая застенчивость. И, может быть, поэтому в любовных делах его постигали страшные разочарования. Девушки почему-то не ценили его. Но через два — три дня Славка забывал все огорчения: природная доверчивость и широта натуры залечивали раны сердца. Ватагин исподтишка наблюдал эти короткие борения самолюбия и веселости. В последний месяц регулировщица Даша Лучинина встала со своими флажками на Славкином пути. Надолго ли?…

Ватагину не скучно было слушать путевые монологи адъютанта — о футболе, о кинофильмах, о прочитанных книгах. Уже не подсчитать, сколько раз полковник восхищался похождениями «Капитана Сорви-головы» в англо-бурской войне. Это была любимая книга детских лет Славки Шустова. Ее написал Луи Буссенар. Война там была не похожа на нынешнюю: враги великодушны, как рыцари. Славка мог в любую минуту завестись и рассказывать. И при такой детской нетребовательности к собеседнику он был от природы понятлив и тактичен и, что еще удивительнее, наблюдателен. Вдруг вспомнит, какие были у пленного немецкого оберста мягкие светлые волосы с пробором на середине, а под усиками улыбка и румянец на щеках; и как его, Славку, удивили грязные руки пленного; и как неверно и грубо оборвал немца майор Котелков: «Мы учили немецкий язык, чтобы допрашивать, а не разговаривать…» И тут, если полковник не прерывал Славку, он мог еще пятьдесят километров вспоминать вслух, как он сам учил немецкий язык — в трамвае, в антракте на спектакле, на стадионе; он зажимал большим пальцем левый столбец и говорил сам с собой по-немецки: «рехт хабен — быть правым…» И как он все-таки срезался в четверти, и учитель немецкого языка стал его личным врагом: в ту минуту он его ненавидел до дрожи…