Михаил Любимов - Как убивали Бандеру

Я не спешил развертывать все декорации, наоборот, создавал, как говорится, непринужденную атмосферу, когда легка душа, светел ум и мир кажется прекрасным. Разумеется, стержнем беседы были незабвенный Федор и его доброе сердце, в котором и целые рощи березок, и милые церквушки, и бездны щедрости (икра произвела впечатление на Марлен, а я тут же вспомнил отзыв о жлобе Федьке). Ну а стоит ли говорить о его беспредельной верности старым подругам? (Похотливый старый козел, покрывший весь городок, — это тоже было в характеристике.) От изысканных вин и нежных воспоминаний глаза Марлен как-то зеленовато (!) заискрились, она окунулась в прошлое и вспомнила военную юность: как все было прекрасно, когда молодой освободитель случайно проходил мимо домика, где две девушки пели под гитару, сунул голову в окно, наполнил комнату своею улыбкой и быстро проник в комнаты…

Но меня беспокоили не воспоминания, я все прикидывал, как ее вербовать? Как подвести к пресловутой расписке? И как на это она отреагирует? Аполитичный Федор не оставил впечатления о ее политических взглядах, в письмах этот центральный вопрос не поднимали. Вдруг… вдруг Марлен сердцем со всем прогрессивным человечеством? Тогда все проще.

Но увы, через пятнадцать минут стало ясно, что Марлен наплевать на политику и тем более на коммунистов, да и оплот мира, Советский Союз, она не жаловала, зато ценила свое место в посольстве, где неплохо зарабатывала. Оставалась надежда, что у нее сдвинутые и экзальтированные мозги — ведь в практике бывали случаи, когда и на почве комплекса неполноценности или просто из мести сослуживцам соглашались работать на чужую разведку. Рухнула надежда, что она — сексуальная психопатка или маниакальная однолюбка (почему, почему она вела долгую переписку с этим дурнем?!), преданная Федору до гробовой доски, — тут бы мы ее живо заарканили. Устроили бы встречу где-нибудь в пансионате на швейцарских лугах, где жуют жирную траву добродушные коровы с колокольчиками на шеях, втащили бы туда пейзана Федьку, приодев его в твидовый пиджак и нахлобучив тирольскую шляпу с пером, и, конечно же, закадычного его дружка Сёму-путешественника…

Была замужем, родила дочь, потом развелась — обыкновенная скучная история, на которой разведке не сыграть. Пила умеренно (ах, если бы надралась! Излила бы душу!), на нищенскую жизнь и долги не жаловалась (а ведь в письмах намекала, что еле сводит концы с концами), свое правительство не ругала. Не рви волосы на голове! Неужели ты вернешься в столицу ни с чем?! Оставалось (о, дьявол!), оставалось (неприятный холодок в животе), оставалось… хотя, конечно, такой разворот был предусмотрен (недаром же я снял копию с расписки). Оставалось приступить к плавному исполнению. Пианиссимо. Без удара волосатым кулаком по столу («Если откажетесь, то пожалеете…»). Я трусил, но, не сознаваясь в этом, прикрывал свой страх жалостью к бедняжке Марлен, такой непосредственной, наивной и честной.

Но Рубикон следовало переходить.

Начал пианиссимо: «Все мы о Федоре да о Федоре, хороший он человек, Федор, конечно, стоит о нем говорить, ведь он славный парень (размазывал кашу по тарелке, мазал и мазал…), но у вас ведь еще были друзья из нашей страны, правда?» — «Конечно, конечно (то ли усекла, то ли нет), вы долго будете в Копенгагене?» (Куда поехала, задница, при чем тут это?) — «Несколько дней… а друзья вас помнят…» (Жми, старина, не слезай с кобылки!) — «Кто помнит?» (Ну и мадам!) — «Как кто? Друзья!» — «Ах, друзья…» — «Ну да! Они просили передать вам привет…» Шаг сделан, пауза, она задумалась — неужели отшибло память? Не спеши, дай ей шанс адаптироваться к неожиданному ходу — ведь не каждый день она давала расписки Смершу, чтобы об этом забыть, — все равно что Фауст забыл бы о расписке кровью Мефистофелю. «Спасибо…» — растерялась, чуть побледнела, но еле-еле, совсем незаметно, — и вот рука легко коснулась бусинок жемчуга и прошлась по ним тонкими пальцами, прошлась и задержалась, и как будто ничего не произошло…

«Вы раньше бывали в Копенгагене, Сэм?» — «Никогда не был, чудесный город!» Опять, черт побери, ушла в сторону, скользкая бабища! А вдруг она хлопнет меня бокалом по лбу? (Такое у меня бывало — правда, в обстоятельствах неоперативных.) «Друзья вспоминали, как вы работали вместе, Марлен…» Карты на стол, я выдержал паузу, сейчас бы заглотнуть стакан, чтобы снять напряг. «Работали?» — Она выигрывала время, пытаясь прикинуть, что же мне стало известно.