Борис Краевский - Когда играют дельфины…

Вернувшись в кабинет с еще влажной сейсмограммой, Рочев присел к столу и долго, внимательно вглядывался в ее тонкие изломанные линии. Лицо его приняло сосредоточенное и вместе с тем недоумевающее выражение. Он сдвинул очки на лоб, что делал в особо затруднительных положениях, и медленно потянулся к телефонной трубке.

Вяльцев подошел не сразу. В трубке долго басили гудки и только минуты через три прозвучало недовольное: «У телефона». Рочев попросил профессора срочно приехать:

— Сейсмографы зарегистрировали непонятные колебания почвы. Во всяком случае, профессор, это не обычное землетрясение и не обычные микросейсмы…

Когда Рочев опустил на рычаг трубку, Верочка спросила:

— А что такое микросейсмы?

Молодой ученый внимательно рассматривал поразившую его сейсмограмму и ответил с явной неохотой:

— Это волны в земной коре, вызванные ветрами, прибоем. Их радиус невелик. Циклоны над океаном возбуждают особого рода микросейсмы, которые распространяются на несколько тысяч километров. Понятно? — и уже тише, словно про себя, добавил: — Но это не то и не другое. Хоть и напоминает сильнейший сконцентрированный быстротечный циклон…

На Игоря Сергеевича Вяльцева странная сейсмограмма произвела не меньшее впечатление, чем на Рочева. Они вместе долго разглядывали яростно расчерченную световым лучом фотобумагу. Затем Вяльцев попросил Верочку связаться по телефону с несколькими сейсмостанциями и взять у них сведения о таинственных колебаниях. Оказалось, что хотя эти колебания и были зафиксированы на других сейсмостанциях, но сейсмограммы не имели ярко выраженного характера.

Дело в том, что записывающие колебания почвы аппараты-сейсмографы не только фиксируют силу подземных толчков, но и определяют расстояние от их очагов. Если же знать расстояние до очага от нескольких станций, то, отложив их с помощью специального инструмента на большом — больше метра в поперечнике — глобусе, можно приблизительно найти эпицентр.

Через час эпицентр был найден. Вычислив его координаты, Рочев подошел к огромной карте полушарий и указал профессору на крохотную зеленую точку, со всех сторон окруженную сине-голубыми просторами океана.

— Остров? — Вяльцев придвинулся к карте и, прищурившись, прочел несколько слов, аккуратной дугой охвативших зеленую точку. Они свидетельствовали, что клочок суши, в районе которого возникли колебания, находится под опекой крупнейшей капиталистической державы.

— Мм-да-а, — протянул профессор, — интересное явление. — Однако не будем ломать голову. Я считаю, что сейсмограмму нужно завтра же утром отправить в Москву. Позаботьтесь об этом, Николай Федорович.

— А может быть, попытаться разобраться самим, Игорь Сергеевич? Разрешите мне заняться этим, — возразил Рочев.

— Не стоит, не стоит, дорогой мой. Кроме того, у вас и так немало работы. — Вяльцев кивнул на пухлую папку с диссертацией. — А сейсмограмму отправьте завтра же.

— Хорошо, Игорь Сергеевич. Будет исполнено.

— Ну, пора двигаться домой, — профессор встал. — Скоро два часа. Подвезти вас, Николай Федорович? Я на машине.

— Нет, спасибо, немного задержусь.

— Как хотите. — Вяльцев понимающе подмигнул Верочке, а Рочеву с улыбкой погрозил пальцем. — Знаю я вас, молодежь…

Профессор уехал. Верочка, красная, как пион, сидела, уткнувшись в какую-то ненужную бумагу. Рочев, сердито хлопнув дверью, скрылся в соседней комнате, которую все почему-то называли «чуланчиком». В этой небольшой, сплошь заставленной массивными низкими шкафами комнате хранились пронумерованные папки с сейсмограммами и прочим бумажным хозяйством станции. Свободными оставались только двери в комнату дежурного и в коридор. Последней, впрочем, почти никогда не пользовались, и она была заперта. Посреди «чуланчика» в полу прорезан неширокий люк, прикрытый дубовым творилом с блестящим медным кольцом вместо ручки. Там, внизу, — святая святых станции: глубокий бетонированный подвал, в котором установлены умные приборы — сейсмографы.

Позже Верочка никак не могла вспомнить, сколько времени пробыл Рочев в «чуланчике». Минут десять, двадцать…

Верочке пришлось снова включать плитку и ставить на нее уже остывший чайник…

Наконец Николай Федорович вышел из «чуланчика» и в ожидании, когда Верочка заварит чай, стал что-то быстро писать на листе бумаги. Потом он запер стол, с жадностью выпил несколько стаканов крепчайшего чаю и, пожелав девушке спокойного дежурства, потянулся за непромокаемым плащом: погода была неустойчива, а молодой сейсмолог предусмотрителен. Когда Рочев уходил, Верочка заметила под его плащом продолговатый сверток. «Будет еще дома свою диссертацию дочитывать», — подумала она.