Чингиз Абдуллаев - Допустимая погрешность

– Я стараюсь говорить серьезно о несерьезных вещах и несерьезно о серьезных, – пошутил Дронго. – Но разве я был не прав?

– Правы, – ответила она, – я об этом долго думала. Но тогда нужно согласиться, что кто-то из наших близких – предатель. А это очень неприятно. И больно, – добавила она после паузы.

– И тем не менее документы были опубликованы, – напомнил Дронго. – Каким-то образом они попали к журналисту.

– Мы тоже об этом думали, – нахмурилась Майя Александровна. – Мне кажется, что это был рок. Журналист получил документы неправедным путем и сам себя наказал. Я человек неверующий, но иногда можно поверить в некий рок, который так страшно наказывает. Журналист погиб, и я думаю, что мы теперь никогда не узнаем, кто передал ему документы.

– Всегда можно определить конкретного исполнителя, если известны все подозреваемые, – возразил Дронго. – Это как математическая задача с одним неизвестным.

– С одним? – быстро переспросила она. – Понять человека, которого ты знаешь, бывает очень сложно, а прочувствовать и понять незнакомых людей почти невозможно. В вашей математической задаче может быть любая погрешность. Здесь не одно неизвестное, а по меньшей мере шесть неизвестных. Из семи. Я не считаю, разумеется, самого Бориса Алексеевича, который вряд ли стал бы красть документы из собственного кабинета.

– Вы обсуждали с ним эту проблему?

Она удивленно взглянула на Дронго. Посмотрела на молчавшего Вейдеманиса и несколько неуверенно пробормотала:

– Это было бы не нормально, если бы в семье не говорили о такой пропаже. Конечно, мы обсуждали это с Борисом Алексеевичем. Ему было очень неприятно, что такое случилось в нашем доме. Как и мне. Но мы никого не подозреваем. В тот день с нами были только самые близкие друзья. Самые близкие люди, – подчеркнула она. – И мы не имеем права кого-то подозревать. Мы решили, что Борис Алексеевич забыл, что не приносил документы домой или унес их вместе с другими на работу.

Лицо Эдгара казалось невозмутимым, но Дронго знал, что его друг нервничает, так как заметил, что тот несколько раз моргнул.

– Он тоже так решил? – переспросил Дронго.

– Мне кажется, да. Во всяком случае, мы с ним больше не возвращались к этому вопросу. И я очень удивилась, когда он сказал мне, что собирается обратиться за помощью к вам. Мне казалось, что после смерти журналиста вопрос был закрыт. Я думаю, что внезапная смерть Лисичкина вызвала у него подозрение, и он решил проверить все еще раз. Я с ним согласилась.

– Он мог поговорить с журналистом до его смерти и попытаться выяснить, кто передал документы, – предположил Дронго.

– Ну что вы, – хозяйка дома чуть усмехнулась. – Неужели вы думаете, что Борис Алексеевич способен на такую низость – перекупить у журналиста имя предателя. Недостойно и грязно. Нет, нет. Он не мог об этом даже подумать.

Вейдеманис моргнул еще несколько раз.

– Было бы правильнее попытаться узнать у журналиста, как к нему попали документы, – возразил Дронго. – Наверное, я бы так и поступил.

– Возможно, – улыбнулась она. – Но вы профессиональный эксперт, а Борис Алексеевич – бизнесмен, который обязан думать о своей репутации. Представляете, что могло бы случиться, если бы он предложил журналисту деньги, чтобы узнать, кто продал документы Лисичкину. Не говоря уже о том, что среди возможных сообщников журналиста мог оказаться близкий нашей семье человек. Неужели вы думаете, что такой опытный человек, как Ратушинский, пошел бы на такой скандал?

Вейдеманис пристально взглянул на Дронго, словно ему было интересно узнать, как отреагирует его напарник.

– Наверное, вы правы, – пробормотал Дронго. – Вероятно, он бы не пошел на такое…

У входа послышались громкие голоса. Очевидно, приехавший хозяин торопился войти в дом. Он что-то громко говорил водителю, на ходу отдавал указания. И через несколько секунд буквально ворвался в гостиную, где сидели его жена и гости.

– Добрый день! – громко приветствовал их Ратушинский.

На нем был темно-синий костюм, белая сорочка. Похоже, он примчался прямо с заседания. Дронго посмотрел на часы. Было около четырех часов дня.

Борис Алексеевич подошел к супруге и поцеловал ей руку. Затем поочередно пожал руки гостям, оглядывая по очереди всех присутствующих. Было видно, что он сильно нервничает. Очевидно, его состояние заметила и Майя Александровна.

– Принести что-нибудь выпить? – спросила она у супруга. – Ты сегодня какой-то запыхавшийся.