Роберт Ладлэм: Директива Джэнсона

— Она еще холодная! — воскликнул Арджун, поднимая с земли банку с пивом.

И действительно, алюминиевая банка была покрыта инеем. Застонав от наслаждения, Арджун прижал ее к щеке. Тепло его пальцев оставило овальные отпечатки на корке льда, весело искрящейся в желтоватом свете прожектора.

— И в ней правда еще что-то осталось? — недоверчиво спросил Шайам.

— Она даже не открыта, — заверил его Арджун. — Полна напитка здоровья! — Правда, банка показалась ему слишком тяжелой. — Мы выпьем за наших предков. Сначала я сделаю несколько больших глотков, а потом ты допьешь те капли, что там останутся, — я ведь знаю, что ты не любишь эту дрянь.

Нащупав толстым пальцем язычок крышки, Арджун решительно дернул.

Приглушенный хлопок детонатора, похожий на звук детской хлопушки, рассыпающей конфетти, прозвучал за несколько мгновений до взрыва. За это время в голове Арджуна почти успела оформиться мысль, что он стал жертвой дешевого обмана, а Шайам понял, что его подозрения — правда, остававшиеся на подсознательном уровне смутного беспокойства — были оправданны. Но затем двенадцать унций пластида рванули, положив конец рассуждениям обоих часовых.

Мгновение яркого света и звука превратилось в стремительно разрастающийся шар разрушения. Взрывная волна смела обе ограды из колючей проволоки и деревянную будку у дороги, а также бараки и всех, кто в них спал. Двое часовых, несших службу на выезде с блокпоста, погибли, так и не успев проснуться. Невыносимый жар расплавил краснозем почвы, превратив его в нечто похожее на вулканическое стекло. А затем, так же внезапно, как взрыв и возник — ослепительная вспышка, оглушительный грохот, — он исчез, словно кулак, раскрывшийся в ладонь. Сила разрушения существовала всего один краткий миг, но ее последствия остались навсегда.

Пятнадцать минут спустя, когда мимо того, что осталось от блокпоста, проезжала вереница крытых брезентом грузовиков, перевозивших вооруженных людей, необходимости в маскировке больше не было.

По иронии судьбы, размышлял Халиф, лишь его противники в полной мере осознают гениальность предрассветного штурма. На земле туман войны скроет то, что будет хорошо видно издалека: рисунок строго скоординированных атак, будто направляемых невидимой рукой. Халиф понимал, что через день-два аналитики американских разведывательных ведомств, изучив полученные из космоса снимки, досконально восстановят последовательность действий, словно перед ними будут диаграммы из учебника. Победа Халифа станет легендой; его долг Посреднику — не в последнюю очередь благодаря настоянию самого Посредника — останется между ним и Аллахом.

Халифу принесли бинокль. Он осмотрел скопление солдат почетной гвардии перед главными воротами дворца.

Бесполезное украшение, никуда не годные бумажные куклы. Еще один пример безграничной глупости правительства. Яркая ночная иллюминация дворца превращала часовых в великолепные мишени, в то же время не позволяя им разглядеть хоть что-нибудь в окружающем мраке.

Почетная гвардия, элита АРА, состояла в основном из тех, кто имел влиятельные связи. Эти карьеристы, все как один с образованием, следили в первую очередь за тем, чтобы ни одна складка не портила их безукоризненно отутюженные мундиры. Сливки сливок, презрительно усмехнулся Халиф. Не солдаты, а сплошная показуха. В мощный бинокль Халифу были хорошо видны семеро часовых, стоящих, повесив винтовку на плечо стволом вверх: выглядит впечатляюще, но толку никакого. Нет, это не солдаты, а безмозглые куклы.

Связист кивнул, показывая Халифу: командир отряда доложил, что его люди заняли исходные позиции. Это означает, что находящиеся в бараках солдаты правительственных войск не смогут вмешаться в ход событий.

Человек из свиты вручил Халифу винтовку: это была простая церемония, но именно церемонии являются повивальными бабками могущества. Соответственно, Халиф произведет первый выстрел, причем из той самой винтовки, из которой пятьдесят лет назад великий борец за независимость убил голландского губернатора. Эта винтовка, тяжелый «маузер М-24», специально для этой цели была отреставрирована и тщательно пристреляна. Лежащая на шелковом покрывале, в которое она была завернута, винтовка сверкала, словно меч Саладдина.

Наведя оптический прицел на первого часового, Халиф задержал дыхание, и перекрестие замерло на груди, перетянутой ремнями. Он плавно надавил на спусковой крючок, с интересом наблюдая за тем, как на лице солдата последовательно сменялись выражения — удивление, боль, оцепенение. В правой части груди часового маленькой бутоньеркой расцвело красное пятно.