Роберт Ладлэм: Круг Матарезе

В Москве много говорили о его отце. Всем хотелось как можно больше знать об этом блистательном темпераментном человеке, чье имя пугало лидеров Запада. Говорили, что Юревич вывел формулу для создания многих видов тактического ядерного оружия, что, если оставить его на складе вооружений с приданной лабораторией, он сумеет смоделировать бомбу, которая сотрет с лица земли и Лондон, и Вашингтон, и значительную часть Пекина.

Таков был великий Юревич, не подлежащий критике и дисциплинарным воздействиям, невзирая на его иногда экстравагантные высказывания и поступки. Впрочем, в вопросе преданности государственным интересам он был более чем лоялен. Он рос пятым ребенком в семье обнищавших крестьян из Коврова. И если бы не государство, которое дало ему все, он ходил бы сейчас за плугом, обрабатывая землю какого-нибудь помещика. Он был коммунистом до мозга костей, хотя, как и все талантливые люди, не питал пристрастия к административной деятельности. Он всегда оставался вне чьего-либо влияния, и никто никогда не упрекал его в этом.

Вот почему многие хотели бы познакомиться с ним. Николай подозревал даже, что сам факт знакомства с великим Юревичем делал людей неуязвимыми, словно эффект неприкосновенности его отца распространялся и на них.

Николай понимал, что для приезжающих сегодня людей как раз представляется такой шанс, и испытывал чувство некоторой неловкости. "Гости", которые сейчас, наверное, уже подъезжали к даче его отца, фактически напросились сами. Один из них был командиром вильнюсской части, где служил Николай, а другого он вообще не знал. По словам Дригорина, это был один из его московских друзей, и - как выразился сам командир - его столичный приятель в будущем мог оказать молодому лейтенанту неоценимую услугу в получении соответствующего направления на службу. Николай не придавал значения таким вещам. Во-первых, он был сам по себе личностью, а во-вторых, был сыном своего отца. Он сам построит свою жизнь. Это казалось ему очень важным. Но он никак не мог отказать своему командиру, ибо если кто и нуждался в "неприкосновенности", так это его начальник - полковник Янек Дригорин. Дригорин имел неосторожность высказываться против коррупции среди высшего офицерского руководства, говоря о резиденциях для отдыха на побережье Черного моря, на содержание которых шли незаконно присвоенные суммы, о складах магазинов, забитых контрабандными дефицитными товарами, о женщинах, которых вопреки всем правилам доставляли на военных самолетах в расположения частей для развлечений.

В Москве его "сократили" и направили служить в Вильнюс, чтобы сгнил на периферии, среди посредственности. И в то время, как Николай, лейтенант в возрасте двадцати одного года, выполнял майорские обязанности, оставаясь в младшем офицерском звании, Дригорин, будучи талантливым военным в старшем офицерском звании, оказался в младшем составе командования, преданный забвению.

Тем не менее полковник был прекрасным человеком. Николай даже не знал, найдется ли второй такой.

Он добрался до конюшни и открыл дверь, которая вела в помещение с проходом посередине и стойлами по обеим сторонам. Петли были смазаны, и старая дверь распахнулась без скрипа. Он шел вдоль безупречно сохранившихся перегородок, за которыми некогда содержались лучшие племенные рысаки, и пытался представить себе, какой она была, та Россия. Он почти слышал ржание рысаков с бешеными глазами, нетерпеливый топот копыт, фырканье гунтеров, рвущихся из стойл в поля.

Да, хорошая была жизнь в той России, если, конечно, ты не ходил за плугом. Он дошел до конца прохода, там была еще одна дверь. Николай вышел на снежный простор. Что-то вдалеке привлекло его внимание, что-то постороннее, совершенно лишнее на чистом снегу. Следы! Их ниточка вилась от амбара к кромке леса. Похоже, человеческие. Откуда бы? Двое помощников, присланные из Москвы для организации дачного быта, еще не покидали главное строение дачи. Егеря же были у себя в сторожке у дороги.

С утра ведь потеплело, подумал Николай, и снежный покров изменился: солнце, должно быть, кое-где проело наст, да и глаза слепит - возможен обман зрения. Это наверняка след зверя. И он улыбнулся при мысли о том, что какая-то зверюшка пробиралась сюда в поисках зерна или соломы, инстинктом ведомая к прежним конюшням и амбару. Да, Россия изменилась, но лесное зверье все такое же.

Николай взглянул на часы: пора было возвращаться. Гости, наверное, вот-вот прибудут.