Роберт Ладлэм: Завет Холкрофта

Манфреди поднял руку.

— Вы понимаете — что бы ни содержалось в этом конверте, это не имеет никакого отношения к нашему участию в договоре, разработанному «Ла Гран банк де Женев». С нами никто не консультировался, и мы не были ознакомлены с содержанием этого конверта.

— Вы как будто чем-то встревожены. По-моему, вы только что сказали, что это уже не имеет значения. Ведь все это было так давно.

— Меня всегда тревожат фанатики, мистер Холкрофт. И ничто и никогда не заставит меня изменить моей точки зрения. Это, знаете ли, типичная банкирская предосторожность.

Ноэль стал ломать печати. Воск от времени затвердел, и ему пришлось приложить немалые усилия. Он распечатал конверт, вытащил оттуда сложенный листок бумаги и развернул его.

Долго пролежавшая в конверте бумага обветшала, из белой превратившись в коричневато-желтую. Текст на английском языке был написан крупными буквами готическим шрифтом. Чернила сильно выцвели, но разобрать буквы еще было можно. Холкрофт сразу взглянул на нижнюю часть листка, ища подпись. Подписи не было. Он начал читать.

Написанное тридцать лет назад послание производило жуткое впечатление: это был какой-то горячечный бред. Можно было подумать, что оно родилось в воспаленном воображении людей с расстроенной психикой, которые, собравшись в темной комнате, по теням на стене и по собственным догадкам о характере неродившихся еще людей пытались предугадать будущее.

"С сего момента сын Генриха Клаузена подвергается испытанию. Еще есть те, кто может узнать о женевских делах и кто попытается воспрепятствовать ему, их единственной целью в жизни будет стремление убить его, тем самым погубив мечту, взлелеянную титаническим воображением его отца.

Но это не должно произойти, ибо нас — всех нас — предали. И мир должен узнать, кем мы были в действительности — совсем не теми, кем нас выставляют предавшие нас, ибо все это лживые измышления предателей. Это не мы, и не Генрих Клаузен в особенности.

Мы единственные выжившие из «Вольфшанце». Мы надеемся, что наши имена будут очищены от скверны и наша честь, которой мы были предательски лишены, будет восстановлена.

Поэтому люди «Вольфшанце» будут защищать сына до тех пор, пока сын будет служить мечте отца и пока он не вернет нам нашу славу. Но если сын отвергнет эту мечту, предаст отца и не вернет нам нашу честь, он лишится жизни. Его взору предстанут страдания его любимых, его семьи, его детей. Никому не будет пощады.

Никому не дано права вмешиваться. Верните нам нашу честь. Мы в своем праве, и мы требуем".

Ноэль встал, резко отодвинув стул.

— Что это за ерунда?

— Понятия не имею, — тихо ответил Манфреди. Говорил он спокойно, но в его холодных голубых глазах застыла тревога. — Я же сказал, что мы не в курсе...

— Ну так будьте в курсе! — крикнул Холкрофт. — Читайте! Что это за шуты? Они что, писали это в сумасшедшем доме?

Банкир начал читать. Не отрывая глаз от письма, он мягко сказал:

— Да, они были на грани помешательства. Люди, которые утратили надежду.

— Что такое «Вольфшанце»? Что это означает?

— Так называлась ставка Гитлера в Восточной Пруссии, где была совершена попытка покушения на его жизнь. Это был заговор генералов: фон Штауфенберга, Клюге, Хепнера — все они участвовали в заговоре. И все были казнены. Роммель успел застрелиться.

Холкрофт не сводил глаз с письма, которое читал Манфреди.

— Вы хотите сказать, что это написали тридцать лет назад те самые люди?

Банкир кивнул и чуть прищурил глаза.

— Да, но только это довольно странный язык — для этих людей подобный стиль в высшей степени нехарактерен. Это же не что иное, как угроза — что само по себе нелепо. А они были здравомыслящими людьми. С другой стороны, время тогда было такое нелепое. Достойнейшие люди, настоящие герои. Они волей-неволей были вынуждены преступить рамки здравомыслия. Они же прошли сквозь ад — нам теперь это даже вообразить невозможно.

— Достойнейшие люди? — недоверчиво переспросил Ноэль.

— Вы только подумайте, что тогда могло значить — быть участником заговора «Вольфшанце»? После была устроена настоящая кровавая баня, по всей Германии расстреливали тысячами, причем многие из расстрелянных понятия не имели о том, что такое «Вольфшанце». Это было очередное «окончательное решение» [3], предлог, с помощью которого в Германии были уничтожены все несогласные. То, что замысливалось как попытка избавить мир от маньяка, обернулось массовым истреблением ни в чем не повинных людей. Те из участников заговора «Вольфшанце», которые выжили, видели все это своими глазами.