— Как же он предал тебя?
— Всеми способами, какие ты только можешь себе представить, и еще кучей других.
— Боже мой. Я представить себе не могу, чтобы тебе хоть кто-то причинил вред.
— Он не справился с собой. Он был слишком вспыльчив. Я тут ни при чем. Просто все так сложилось. Именно об этом я и пыталась тебе сказать. Люди действительно очень злы на нас. Мы думаем, что можем лгать им, отнимать у них их земли, обращаться с ними как с грязью, а они возьмут да и забудут об этом. Никогда.
— Почему же ты не уехала из Иордании? Я имею в виду, как ты могла остаться здесь, после того как он плохо обращался с тобой?
— Я упертая, Роджер. Возможно, это нечто общее в нас с тобой. Чем больше я думала о нем, о его злобе, тем чаще я говорила себе: «Нет! Не убегай! Это то, чего он ждет, он и все остальные арабы». Того, что мы делаем вид, что заботимся о них, но, получив от реальной жизни болезненный пинок, убегаем. Поэтому я осталась. Так я преодолела это. Я сохранила любовь к людям, причинившим мне боль. Я не могла сбежать. Не должна была.
Феррис с удивлением почувствовал, что плачет. Потерев глаза, он попытался скрыть слезы, но она взяла его за руку и улыбнулась ему так, как не улыбалась еще ни разу. Он поцеловал ее в щеку. Его щеки были еще влажными от слез.
Оба они не хотели бросать начатое. Феррис спросил Алису о ее работе в лагерях, и она принялась объяснять. Помочь этим людям — элементарная задача снабжения. Закупать школьные учебники и лекарства, финансировать доставку воды и обустройство зубоврачебных кабинетов, организовывать учебу в американских колледжах. Работа, которую она делала хорошо. Но ее тон и мимика говорили о том, что она занимается здесь делом своей жизни.
Феррис посмотрел на обветшалые потемневшие дома, укромные места, в которые чужаку заходить не стоит. Хотелось бы ему разделить веру Алисы в то, что достойные люди одержат верх, если у них будут школьные учебники и зубоврачебные кабинеты. Но он слишком много знал для этого.
Это мир, наполненный ненавистью. Его улыбки лживы, а правдой является лишь жажда мести. Эти люди искалечены американцами, израильтянами и даже собратьями-арабами. Это крысы в клетке. Алиса, как бы отважна она ни была, просто не знает тех ужасов, которые рождаются в таких местах. Она не знает, что эти люди хотят убить ее. Да, ее. Это не простое недопонимание, которое можно разрешить, вложив свою любовь. Это ненависть. И такие люди, как Феррис, знают все это и буднично работают, чтобы разрушать ячейки, сети, уничтожать логово убийц, для того чтобы другие люди, подобные Алисе, оставались в живых.
— Не делай такую серьезную мину, — сказала Алиса. — Испортишь вечеринку.
Феррис попытался улыбнуться:
— Будь осторожна, милая. Вот и все. Будь осторожна. Мир не столь прекрасен, как ты.
— Я знаю, что делаю, Роджер. Ты меня недооцениваешь. Я знаю границы. А проблемы-то у тебя самого. Это тебе чуть не отстрелили ногу, не мне. Это тебе надо быть осторожным.
Феррис снова взял ее за руку.
— Я хочу обнять тебя, но не здесь, — прошептал он ей на ухо. — Поехали к тебе.
Она улыбнулась, вставая из-за столика. Что-то в ней изменилось.
Они поехали обратно, мимо римского амфитеатра и рынка золотых изделий, а потом вверх по холму, пару кварталов, к дому Алисы. Что-то подсказывало Феррису, что ему и сегодня не следует испытывать судьбу, но он просто не хотел отпускать ее. Проводив ее до двери, он спросил, можно ли ему зайти.
— Не сейчас, но, может, в другой раз, — сказала она. — Сегодня особенный вечер. Я очень долгое время не общалась ни с кем так, как сегодня. Я просто хочу понять, готова ли я сама на самом деле.
— Ты мне очень нравишься, — сказал Феррис. Он хотел сказать «Люблю тебя», но подумал, что это прозвучит совершенно безумно. Ведь он знаком с ней всего пару недель.
— Ты мне тоже нравишься, Роджер. Я рада, что ты этим вечером отправился со мной в лагерь. Теперь ты знаешь, кто я такая. До некоторой степени.
Они вошли в полутьму коридора, подальше от света улиц. Он поцеловал ее в губы, она приняла его поцелуй, раздвинув губы, сначала немного, а потом и шире. Он обнял ее и прижал к себе. Пока они целовались, он чувствовал, как ее тело становится мягче.
— Я хочу тебя, — сказала она тихим, наполненным желанием голосом.
— Бери меня.
— Не сейчас, — сказала она, отходя на шаг, чтобы взглянуть на него. — Ты крепкий человек, но, думаю, одновременно и мягкий. Здесь, — добавила она, прикоснувшись к его груди слева, около сердца. — Ведь так? У тебя мягкое сердце, да?
Читать дальше