Борис Акунин - Шпионский роман

– Ты чего нос повесил? – пытливо взглянул на него старший майор. – По той же причине, что я?

– А вы, шеф, из-за чего?

– Я первый спросил. Сначала ты скажи, потом я.

Егор помолчал, подбирая слова. Не очень-то они подбирались.

– Я вот думаю… У нас самая лучшая страна на свете, так? Самое справедливое общество. Мне про это в школе говорили, в училище – везде. И я верю. Нет эксплуатации, буржуев с помещиками, и всё такое. Но ведь хорошее общество для чего существует? Чтоб человек становился лучше, правильно? Тогда объясните мне, почему наши советские люди – ну вот которые по улицам ходят, в трамвае ездят, в очередях собачатся – такие… несимпатичные, что ли. Почему с интеллигенцией и всякими старорежимными осколками и разговаривать приятней, и ведут они себя… как-то более по-человечески, а? Вы говорили, что подлецы с дураками всегда были. Но я по истории что-то не помню, чтобы при царе десять тысяч офицеров перестреляли, а еще ведь в лагерях у нас сколько народу сидит. При царе, конечно, тоже каторга была и ссылка, но Ленин вон в Шушенском на охоту ходил, невеста к нему приезжала, Надежда Константиновна. По-нашему, прямо курорт… Что же это получается? У нас в Советском Союзе подлецам с дураками больше раздолья, чем до революции, так что-ли?

Последним вывод выскочил как-то сам собой, и Егор даже испугался. Умолк.

Октябрьский присвистнул.

– Эвон ты о чем. Да, брат, паршивая у нас в стране жизнь, это точно. Правда, это смотря как считать и с чем сравнивать. Бывшим привилегированным-образованным, которые слушали Моцарта и кушали марципаны, конечно теперь живется хуже. Только их, таких высококультурных, до революции было максимум 10 процентов населения. Мы, Егорка, с тобой материалисты, в чудеса не верим, лишь в научные законы, так? Про закон сохранения массы помнишь? Если у 10 процентов отбирают богатство и делят между остальными 90 процентами, что происходит? Все становятся богатыми? Шиш. Все становятся бедными. Но зато исчезают нищие, и это главное завоевание нашей революции. Жить в тесных коммуналках и давиться в очередях унизительно, согласен. Только еще стыдней, когда одни слушают Моцарта, а вокруг вши, сифилис, голод и неграмотность. Советская власть, между прочим, дает всем детям образование, и не такое плохое. Конечно, оно хуже, чем гимназическое, но сколько было в России тех гимназий? На всю страну несколько сотен. И про детскую смертность, кстати, тоже не забудь. Раньше каждый второй ребенок до десяти лет не доживал, а теперь худо-бедно и полечат и, если надо, в санаторий за государственный счет отвезут. Ну а про расстрелы и лагеря я тебе так отвечу. Если бы у царских министров были мозги, они бы страну до гражданской войны не довели. Поделились бы богатствами – глядишь, и кровь бы не пролилась. Когда льется много крови, люди от ее запаха звереют и дуреют. Революция штука жестокая. Если уж грянула, то продолжается не год, не два, а десятилетия. И правила у революции простые, грубые – на выживание. Есть закон целесообразности: что эффективно, то и нравственно. Есть закон больших чисел: интересы миллиона человек всегда важнее интересов тысячи человек. Но про это мы с тобой уже толковали. Понятна тебе моя логика?

– Понятна. Я про это еще подумаю, – медленно произнес Дорин.

– Вот-вот, подумай. – Старший майор вздохнул. – Ты вон о философиях размышляешь, а меня другое гложет. Мелкое такое сомненьице. А что если я из Вассера самого главного все-таки не выдавил?

– Как так? Ведь он же ответил: будет воина, 22 июня.

– Да знаю, знаю… – Октябрьский сердито задвигал бровями. – Не могу объяснить… Говорю же: не сомнение, а сомненьице. Странное такое ощущение, будто обдурил он меня, обвел вокруг пальца.

– Ничего, спросите его на следующем сеансе. Соврать он не сможет.

Шеф засмеялся:

– Устами младенца. Так и сделаю. Ты прав, Егорка. Главный результат получен, остальное потом… Однако час прошел. Позвоню-ка в приемную…

По телефону шефу сказали что-то такое, от чего он залился сердитым румянцем и закричал:

– Вы передали про экстренную важность?!

Потом сник:

– Вот как? Ясно. Сделаю.

Шмякнул трубкой об аппарат и длинно, заковыристо выругался.

– Уже звонил! Говорить со мной не стал. Некогда. Велел изложить письменно и оставить у него на столе. Ночью прилетит – прочтет. Пяти минут пожалел! Как будто Октябрьский станет по пустякам дергать…

– Шеф, Нарком ведь все равно поехал лично беседовать с командующими округов. Чтоб были готовы к нападению, – стал утешать начальника Егор. – Пускай он еще не знает про 22-ое, это ничего. Завтра утром узнает. И скорректирует указания.