Владимир Черносвитов - Сейф командира «Флинка»

— Ради бога, — охотно разрешил полковник. — Я даже люблю запах табака. Особенно хорошего. Значит, вы полагаете — не станет? Все мы так думали. А оказалось иначе. — Он взял с письменного стола объемистое досье. — Вот. Здесь у меня собраны всевозможные наши публикации. А тут, — взял он другой том, — все стенограммы всяческой антисоветской пропаганды. И что же? Изучив их, систематизировав и сопоставив, я заявляю: какая-то, пусть совсем незначительная часть этой антисоветчины построена на таких данных, каких ни в наших официальных публикациях, ни в частных материалах информаторов-дилетантов, ни в болтовне простачков не было и не могло быть!

— Интересно, весьма интересно.

— Да-с, любопытно. Особенно, если учесть, что эти разведданные касаются именно морского ведомства.

— Даже так? Некоторая утечка информации морского характера нами, правда, тоже выявлена, и не вчера. Но... Слышим звон, да не знаем, откуда он.

— Классический камень преткновения всех контрразведок! Однако, проштудировав все это, — полковник похлопал по папкам, — я подумал: а что, если не по каналу идти к источнику, а выходить прямо на источник, минуя все подступы? Комбинация проста. Определяем список наиболее вероятных источников. Это нетрудно, и их немного. Второе. В каждый из них направляем отдельную, специально только для него подготовленную дезинформацию...

— Все ясно, Олег Сергеевич. Думали уже. Ну и что? Какая-то из этих дез попадет вскоре в какую-либо из зарубежных разведок и затаится там за семью замками. И все! А мы останемся в прежнем неведении.

— Так это, голубчик Дмитрий Васильевич, какая деза. Вы, вероятно, предполагали значительную, свежую, емкую — чтобы на нее непременно клюнул противник. Так?.. А если сделать другой расчет — психологический? Если сработать такую дезинформацию, чтобы она, сохраняя привлекательность, не представляла бы ценности для разведцентра, но была бы жемчужиной именно для идеологической пропаганды?

— А что? Это вариант! Надо попробовать! — загорелся моряк.

— Я почти уверен: такую дезу разведчики обязательно передадут какому-нибудь «голосу», газете или журнальчику вроде «Посева». А я — смею заверить — я уж замечу это.

— И тогда, увидев, какая именно деза использована, мы сразу узнаем, из какого нашего учреждения она вышла.

— Что и требуется. А установить в нем уже конкретное лицо — не проблема.

Уже за полночь большой спасатель «Абакан» — флагман базы снялся со швартовов и якоря, тихо пересек гавань и вышел в море. Ночь обещала продержаться спокойной и темной: небо сплошь затянуло низкой облачностью, на море — полный штиль.

Стоя по правому борту на мостике главного командного пункта корабля — ГКП, как его попросту называют, командир «Абакана» капитан третьего ранга Ладога оглянулся на проблесковый огонь маяка и негромко спросил:

— На румбе?

Из рубки ГКП рулевой тотчас ответил:

— На румбе триста четырнадцать.

— Право два. Курс триста шестнадцать.

— Есть право два... На румбе триста шестнадцать.

Из штурманской вышел старший помощник Ладоги — невысокий подвижный крепыш капитан-лейтенант Чумбадзе. Дружески блеснул улыбкой из-под черных подбритых усов.

— Иди-ка отдыхать, Иван Иванович, день-то нелегким был. Все наши учебные и рабочие планы — коту под хвост.

— Это нормально. Кому как не нам, спасателям, привыкать к внезапностям. А насчет отдохнуть — пожалуй.

Командир спустился по крутому трапу к себе в каюту.

Высчитав ход так, чтобы на место работы «Абакан» пришел к утру и команда спокойно выспалась, Чумбадзе велел вахтенному начальнику сбавить обороты машины, походил по мостику и устроился на своем излюбленном месте — между обвесом крыла и нактоузом [3] Нактоуз — деревянный шкафчик, на верхнем основании которого устанавливается судовой компас (мор.) . пеленгатора...

Раскурив трубку, замполит капитан-лейтенант Венциус прошел на ют. Здесь у обреза [4] Обрез — днище железной бочки. Ставится в местах курения для окурков. сидели матросы подвахты, а с ними — огненно-рыжий главстаршина Шнейдер с «Труженика». На «Абакане» он временно замещал Сергея Сафонова, поощренного за разминирование отпуском в Ростов, к маме. Подыгрывая себе на гитаре, Шнейдер негромко пел: